Достаточно распространенным является предвзятое толкование событий начала Второй мировой войны, в развязывании которой якобы в равной степени виновны Германия и СССР. Сторонники этой позиции ссылаются в ее подтверждение на Пакт Риббентропа – Молотова (Пакт о ненападении) и секретный Протокол к нему, подписанные ими 23 августа 1939 г. Лишь второй содержал положения, ставшие причиной обвинения, но в сознании общества оба акта слились в единое целое.

Пакт и Протокол пока не были предметом отдельного исследования, а они в этом нуждаются. Причем, больше не сам текст, в котором многое и без того ясно, а обстоятельства, обусловившие их принятие. Конвенция о праве международных договоров 1969 г. (ст. 32) позволяет нам обратиться «к подготовительным материалам и обстоятельствам заключения договора». В данном случае необходимо выяснить, какая из сторон и в какой форме проявила инициативу (волю) к их заключению, были ли переговоры, консультации, переписка сторон. И последнее: выполнение сторонами взятых на себя обязательств.

Для полноты анализа начать его целесообразно с отношений, которые сложились между СССР и Германией после первой мировой войны. Её итоги для них были подведены странами Антанты - для Советской России в 1918 г. в Брест-Литовске, для Германии – в 1919 в Париже. Обе выступали в качестве побежденных, а условия определялись лидерами Антанты – Англией и Францией. В результате Советская Россия потеряла Польшу, Латвию, Литву, Эстонию и Финляндию: они стали независимыми государствами.

Внутреннее положение Советской России было удручающим: экономика в упадке, заводы и фабрики стояли, царил товарный и продовольственный голод, государство находилась в политической изоляции.

Германия также лишилась десятой части территорий, и колоний¹, прав и преимуществ в Китае и Японии, а кроме того была обязана передать союзным державам ценности и золото, полученные от Австро-Венгрии, России, Румынии и Турции, возместить убытки государствам-победителям, нанесенные войной, - более 132 млрд марок и сократить армию. Её протест остался без ответа.

Одно из положений Версальского договора было направлено против России: противодействовать ее попыткам распространения большевистской идеологии за ее пределы. Это надолго сделало ее объектом общей неприязни. Даже признание СССР в 1924 г. Великобританией, Францией и Италией тогда мало что изменило в этой ситуации.

Можно сказать, что в Европе после войны сложился политический блок государств во главе с лидерами Антанты – Англией и Францией, за которыми во всем следовали Польша, прибалтийские государства и др. Вне блока оказались каждая за собственные «прегрешения» Германия и Советская Россия.

В этом качестве в 1922 г. они были приглашены на международную конференцию в Геную для обсуждения экономического и финансового положения. Рассмотрение конференции не охватывается предметом данной статьи, а названа она лишь потому, что дипломатические представители Германии и России здесь же в местечке Рапалло заключили договоры о восстановлении дипломатических отношений, взаимном отказе от финансовых претензий, установлении сотрудничества, длившегося почти двадцать лет, вплоть до 1941 г.

Для обоих государств Рапалльский договор тогда имел важное значение: для России, как прорыв экономической и политической блокады, а для Германии, как первый международный договор, заключенный Веймарской республикой², сменившей прежний монархический режим. Он так же позволил им восстановить некоторые прерванные войной контакты, существовавшие между Российской Империей и Германией³. В 20-е годы эти связи снова стали развиваться, особенно в сфере культуры, науки и др. В 1926 г. Германия и СССР подписали Договор о нейтралитете, который подтолкнул стороны к установлению сотрудничества и в военной сфере.

Ситуация стала меняться после прихода в Германии к власти Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСРПГ), которая начала с выработки нового политического курса государства, а конкретно - пересмотра положений Версальского договора.

Важную роль в истории сыграл А. Гитлер, один из руководителей НСРПГ. Австриец по рождению, он закончил войну ефрейтором немецкой армии, дважды раненый и переживший одну из газовых атак. Он не мог смириться с поражением Германии в этой войне. Идея реванша и отказа от унизительного для государства международного договора 1919 г., как и достижение ею господства в мире, стали главными целями жизни Гитлера, мотивировавшими его решения и действия.

Возможность реализовывать их представилась ему в 1934 г., когда президент Германии Гинденбург назначил его канцлером. А в августе 1934 г. Гитлер фактически объявил себя президентом Германии. Свои полномочия он понимал как ничем не ограниченные, пользуясь которыми приступил к реализации целей, намеченных в 1926 г. в книге “Mein Kampf”, - установлению фашистской диктатуры в государстве и господства немецкой нации, как высшей над всеми другими на планете Земля.

Перемены, проведенные фашистской Германией в своей внутренней и внешней политике, заставили Советское правительство резко сократить с ней контакты. Надо учесть, что количество государств, сотрудничавших с СССР, было невелико, поэтому сохранение отношений с Германией являлось целесообразным.

В 1935 г. СССР провел в Москве очередной 7-й конгресс Коминтерна, в программу которого был включен вопрос об угрозе фашизма. В своем решении конгресс призвал коммунистические и рабочие партии государств к единству в борьбе с фашизмом и его идеологией. К прежним обвинениям СССР Гитлер добавил и проведение конгресса, последний он попытался нейтрализовать, создав «Антикоминтерновский блок», но кроме Италии вовлечь в него удалось только Японию.

Воплощение экспансионистских планов Гитлер начал с объединения территорий Европы, населенных немцами. Идея, намеченная им в “Mein Kampf”, взята из ХIХ в. Тогда Германия представляла множество государств и княжеств, некоторые из которых были малы.

По инициативе О. Бисмарка в 1866 г. все они объединились в Северо-Германский Союз, тем самым реализовав положение «государство – это территория, население которого говорит на одном - немецком языке и границы которого соответствуют его лингвистическим особенностям». Этот Союз в 1871 г. после победы во франко-прусской войне 1870 - 1871 гг. Бисмарк превратил в Германскую Империю, в которой приоритет принадлежал Пруссии.

Первой к Германии Гитлер присоединил Австрию, которая в 1938 г. стала ее частью.

Следующей целью были Судеты – область Чехословакии, доставшаяся ей после Первой мировой войны при разделе Австро-Венгерской монархии. Основное население Судетов составляли немцы (90%). Гитлер потребовал от Чехословакии передать Судеты Германии, удалив оттуда чехов и словаков. Та ответила отказом, надеясь на поддержку Англии и Франции. Но 29 сентября 1938 г. в г. Мюнхене под давлением Германии Великобритания и Франция подписали договор о передаче Судетов под суверенитет Германии. Но Гитлер на этом не успокоился и в начале 1939 г. захватил оставшуюся часть Чехии, превратив ее в протекторат Германии. Президент Чехословакии Гаха вынужден был подписать договор под угрозой Гитлера начать бомбардировку столицы государства – города Праги⁴. Помощь Чехословакии предложил СССР, но Польша и Румыния не дали согласия на транзит через свою территорию контингента Красной Армии. Да и сам президент Чехословакии отказался от помощи, подтвердив и его негативное отношение к СССР.

По решению Лиги Наций Словакия получили автономию, а Венгрия и Польша – по участку территории с этнически родственным населением. Гитлеру же было поставлено условие: в будущем решения об изменении границ государств принимать только путем консультаций сторон.

Главы правительств Англии и Франции (М. Чемберлен и Э. Даладье) были уверены, что Гитлер не остановится, и продолжит действовать в восточном направлении, т.е. через опекаемую ими Польшу. В противоборстве с Гитлером нужны были радикальные формы воздействия, а не их политика умиротворения, нужен был сильный союзник, такой как СССР, который уже подтверждал готовность к этому. Первые сигналы, направленные в Москву по дипломатическим каналам о желательности начать диалог, показали, что И. Джугашвили (Сталин) готов к нему.

В марте 1939 г. начались их совместные консультации, но первые же обсуждения показали, что их участники не в состоянии определиться даже в том, какому государству в первую очередь угрожает опасность. В качестве формы противодействия экспансии Гитлера Англия предлагала заключить договор (подписать декларацию) или выработать «систему гарантий, которые вынудят Берлин отказаться от очередной агрессии. В противном случае он окажется в состоянии войны сразу с Англией, Францией и СССР»⁵.

Нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов сообщал 4 апреля 1939 г., что принятие предложенной Англией декларации «застопорилось из-за возражения Польши, которая заявила, что не может примкнуть ни к какой акции, в форме декларации или иной, направленной против Германии»⁶.

Выяснилось, что ни она, ни Румыния «вообще не горели желанием быть в каких-либо блоках с СССР». Подобное заявление, сделанное этими государствами в апреле 1939 г., можно было понять, как отказ той и другой от какой-либо помощи, если среди помогающих будет СССР.

После неудачной попытки согласовать совместную декларацию стороны перешли к иной форме – договору. По просьбе СССР в его проект были включены положения о гарантиях Латвии, Эстонии и Финляндии, а англичане и французы добавили Бельгию, Грецию и Турцию, что, как отмечал К. Богуславский, «еще больше затянуло возможность быстрых согласований в связи с появлением новых игроков со своими интересами и обязательствами»⁷.

В продолжавшихся консультациях отмечались трения в позициях и их организаторов и участников второго круга. Со стороны практически и тех и других представители СССР отмечали отчужденность и отсутствие желания к тесному сотрудничеству. Это заставляло руководство СССР не забывать о собственной обороноспособности на случай неожиданной агрессии со стороны фашисткой Германии⁸.

11 апреля 1939 г. Гитлер подписал Директиву о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939–1940 г.». В ней указывалось, что «в будущем Германия намерена взять под свой контроль Латвию и Литву», и вообще «позиция лимитрофных государств будет определяться исключительно военными потребностями Германии», а «с развитием событий может возникнуть необходимость оккупировать лимитрофные государства до границ прежней Курляндии и включить эти территории в состав Рейха»⁹.

Директива открывала восточный план Гитлера. Объектом ближнего интереса в ней названы Латвия и Литва, последующие события 1939 г. показали, что таковым была Польша, как «лимитрофное государство», с которым Германия на востоке имела самую протяженную границу, и которое «с развитием событий» могла оккупировать. Для СССР это означало стать для Германии таким же «лимитрофным государством».

Поэтому к мерам по укреплению своих вооруженных сил руководство государства решило добавить средства дипломатической службы. В течение месяца были произведены два новых назначения в Комиссариате иностранных дел: отозван из Берлина поверенный в делах (посол) И. М. Майский, а на его место направлен А.С. Мерекалов. Вторым стало смещение главы ведомства – М.М. Литвинова и назначение на его место В.М. Молотова, оставленного и в прежней должности главы правительства. Перемены в дипломатической службе СССР дали повод Гитлеру ждать перемен в его внешнем курсе¹⁰.

В 1948 г. государственный департамент США издал оказавшиеся после Второй мировой войны в распоряжении американских спецслужб архивные документы МИД Германии за предвоенные годы. Целевая подборка из них была опубликована в СССР 1989 г., но так и осталась малоизвестной, Поэтому каждый из них ниже будет приведен полностью или с незначительными сокращениями.

Первый документ датирован <strong>17 апреля 1939 </strong><strong>г</strong><strong>.</strong><strong> </strong>(четвертый день после подписания Гитлером Директивы). – Это «меморандум» (докладная записка) статс-секретаря МИД Германии, где сообщалось о первой встрече с приступившим в Берлине к работе послом СССР А.С. Мерекаловым. Их знакомство не могло ограничиться выполнением принятых в таких случаях формальностей. Обсуждая их, собеседники «прощупывали» один другого. Мерекалов начал с того, что его правительство обеспокоено поставками заводами «Шкода» в СССР военных материалов. Выполнение этих обязательств он рассматривает как проверку того, готова ли Германия и дальше поощрять и расширять экономические отношения с СССР».

«Я намекнул ему, что сообщения о русско-англо-французском пакте в настоящий момент явно не способствуют проявлению доброй воли с нашей стороны и созданию атмосферы доверия для доставки военных материалов в Советскую Россию, и заметил, что, насколько мне известно, Германия - единственная страна, которая в настоящее время не бряцает оружием в Европе. Посол спросил меня о наших отношениях с Польшей и о якобы происходящих на германо-польской границе вооруженных столкновениях. Я ответил господину Мерекалову, что мы, как все знают, всегда хотели иметь с Россией торговые отношения, удовлетворяющие взаимные интересы. Мне кажется, что в последнее время русская пресса не присоединяется к антигерманскому тону американских и некоторых британских газет. Посол в этой связи заявил примерно следующее: политика России всегда прямолинейна. Идеологические расхождения вряд ли влияли на русско-итальянские отношения, и они также не должны стать камнем преткновения в отношении Германии. Советская Россия не использовала против нас существующих между Германией и западными державами трений и не намерена их использовать. С точки зрения России, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с нами. А, начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше».

Следующий документ – телеграмма из Москвы от <strong>4 мая 1939 </strong><strong>г</strong>. в МИД Германии, автор которой сообщал о неожиданном смещении 3 мая 1939 г. в Москве с поста Народного комиссара (министра) иностранных дел Литвинова и назначении на его место Молотова. По его версии, отставка - «результат неожиданного решения Сталина и, видимо, связана с тем, что в Кремле появились разногласия по поводу проводимых им переговоров. Причина разногласий - предположительно глубокая подозрительность Сталина, питающего недоверие и злобу ко всему окружающему капиталистическому миру. На последнем партийном съезде Сталин настаивал на осторожности, чтобы Советский Союз не был вовлечен в конфликт. Молотов (не еврей) считается наиболее близким другом и ближайшим соратником Сталина. Его назначение, несомненно, гарантирует, что внешняя политика будет проводиться в строгом соответствии с идеями Сталина».

<strong>5 мая </strong><strong>1939 г.</strong><strong> </strong>в МИД Германии был приглашен на беседу советник советского посольства, поверенный в делах Астахов, которому было сообщено, что в ответ на запрос его государства от 17 апреля 1939 г. немецкая сторона согласна соблюдать советские контракты с заводами «Шкода» о поставках.

Астахов коснулся смещения Литвинова и попытался узнать, приведет ли это к изменению отношений с СССР. Он подчеркнул значение личности Молотова, который не является специалистом по внешней политике, но, тем не менее, будет оказывать большое влияние на будущую советскую внешнюю политику».

Две недели спустя – <strong>17 мая 1939 </strong><strong>г</strong><strong>.</strong> глава МИД Германии И. Риббентроп поручил начать мониторинг контактов с СССР. Автор «Записки», сотрудник МИД Германии А. Шнурре писал, что «Астахов снова, как две недели назад, подробно говорил о развитии германо-советских отношений. Он отметил, что тон германской прессы за последние недели изменился. Нет направленных против Советского Союза выпадов, сообщения - объективны… Конечно, Советы не могут судить о том, является ли это временной переменой, вызванной тактическими соображениями, или нет. Но есть надежда на то, что подобное положение дел станет постоянным. Астахов объяснил, что в вопросах международной политики у Германии и Советской России противоречий нет и поэтому нет причин для трений. Правдой является и то, что Советский Союз ясно чувствовал угрозу со стороны Германии. Но нет никаких сомнений, что удастся подавить ощущение угрозы и недоверие Москвы. Во время беседы он снова упомянул Рапалльский договор. В ответ на мой случайный<strong> </strong>вопрос он коснулся англо-советских переговоров в том смысле, что при нынешних условиях желательные для Англии результаты вряд ли будут достигнуты».

<em>Наш комментарий:</em> эта «памятная записка» ее немецкого автора указывает на то, что Астахов под сотрудничеством с Германией имел в виду сферу промышленности и торговли государств, о которых шла речь в Рапалло в 1922 г. У немцев же цель была иная: сделать эти контакты приманкой для Советской России, чтобы втянуть её в военно-политический блок «Германия – Италия - СССР». В этой связи не случайным был и вопрос немецкого собеседника о «переговорах советского правительства с Англией о создании тройственного союза против Германии».

Подводя итоги встречи, ее немецкий инициатор заключил, что: «правдой является то, что <em>Советский</em> <em>Союз</em> <em>явно</em> <em>чувствовал</em> <em>угрозу</em> <em>со</em> <em>стороны</em> <em>Германии</em>» (выделено К.Р.), но от себя добавил, что сам он «не сомневается в том, что удастся подавить это недоверие Москвы».

<strong>5 июня 1939 </strong><strong>г</strong><strong>.</strong><strong> </strong>посол Германии в СССР Шуленбург, сообщая в МИД о наблюдаемых им переменах во взглядах руководства СССР на отношения с Германией, заключил, что «дверь не захлопнута и что путь для дальнейших переговоров открыт. Советы нам не доверяют, но они не слишком доверяют и демократическим державам. Примечательно, что Молотов, говоря об отношениях с Англией, не упомянул о приглашениях, сделанных британским правительством Микояну, а недавно еще и Ворошилову, вослед визита Хадсона в Москву».

По нашему мнению, руководство СССР в это время продолжало консультации с правительством Англии по известному нам вопросу, которым она отдавала безусловное предпочтение и, которые явно активизировались. Этим можно объяснить и отмечаемое в переписке адресатов МИД Германии молчание в ожидании сведений из Москвы о их развитии.

Только <strong>28 июня </strong><strong>1939 г</strong><strong>.</strong><strong> </strong>Шуленбург отправил в Берлин отчет о своей встрече с В.М. Молотовым, которая состоялась «по поручению министра иностранных дел Риббентропа, одобренному Гитлером, чтобы сообщить, что «германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР».

В ответ из СССР – тишина, длившаяся месяц. <strong>27</strong> <strong>июля</strong> <strong>1939</strong> <strong>г</strong><strong>.</strong><strong> </strong>А. Шнурре, курировавший в МИД Германии дипломатическую переписку с посольством в Москве, в своем очередном меморандуме сообщил о продолжительной беседе с поверенным в делах СССР в Германии Астаховым и главой торгового представительства Бабариным, проведенной «<em>прошлым вечером в ресторане в соответствии с данными ему инструкциями»</em> (курсив наш. - <em>К.Р.</em>).

Шнурре писал, что в разговоре «на замечание Астахова о тесном сотрудничестве и общности интересов внешней политики, которые раньше существовали между Германией и Россией, он (Шнурре) ответил, что «возобновление такого сотрудничества представляется сейчас вполне возможным, если советское правительство находит его желательным. Я мог бы мысленно представить себе три этапа. Первый: заключение кредитного и торгового договора. Второй: нормализация и улучшение <em>политических</em> отношений. Третий: восстановление хороших <em>политических</em> отношений: или возвращение к тому, что было раньше (Берлинский договор 1926 г. о нейтралитете), или же новое соглашение, которое примет во внимание жизненные <em>политические</em> интересы обеих сторон. Этот третий этап «вполне достижим, так как во всем районе от Балтийского моря до Черного моря и Дальнего Востока нет неразрешимых <em>внешнеполитических</em> проблем между нашими странами. В дополнение к этому, несмотря на все различия в мировоззрении, есть один общий элемент в идеологии Германии, Италии и Советского Союза – противостояние капиталистическим демократиям¹¹. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капиталистическим Западом. Поэтому нам кажется противоестественным, чтобы социалистическое государство вставало на сторону западных демократий… <…>

Астахов, в полном согласии с Бабариным, назвал путь СБЛИЖЕНИЯ (так в подлиннике – К.Р.) с Германией, «темп которого в интересах обеих стран, вероятно, должен быть <em>медленным</em> и <em>постепенным</em><em> </em> (курсив наш. – <em>К.Р.</em>), так как Советский Союз видит для себя серьезную угрозу во внешней политике национал-социализма».

Шнурре добавил, что Астахов имел в виду «антикоминтерновский пакт», наши отношения с Японией, Мюнхен, свободу рук в Восточной Европе, которую мы (Германия) там получили и политические последствия всего этого для Советского Союза. Наша теория о том, что прибалтийские государства, Финляндия, а также Румыния входят в нашу сферу влияния, окончательно убедили советское государство в том, что ему угрожают. Москва не совсем верит в изменение германской политики в отношении Советского Союза, ждать можно лишь постепенного изменения. В своем ответе я подчеркнул, что в настоящее время германская политика на Востоке берет абсолютно другой курс. С нашей стороны не может быть речи об угрозе Советскому Союзу. Наша цель лежит в совершенно другом направлении. То, что мы намерены уважать целостность прибалтийских государств и Финляндии, стало совершенно ясно благодаря нашим пактам о ненападении и нашим неагрессивным предложениям. Германская политика направлена против Англии. Это решающий фактор. Как я уже заявил ранее, я вполне могу представить себе далеко идущее соглашение о соблюдении взаимных интересов вместе с рассмотрением проблем, являющихся жизненно важными для России. В данный момент этому препятствует Советский Союз, подписывающий с Англией договор, направленный против Германии. Советский Союз в этом случае сделает свой выбор и встанет вместе с Англией, в оппозиционный Германии лагерь. <em>Только</em><em> по этой причине я возражаю против медленных </em><em>поисков пути к достижению возможного взаимопонимания между Германией и Советским Союзом</em>. Сейчас время еще дает нам возможность, которой не будет после заключения договора с Лондоном. Это должно быть принято во внимание в Москве. Что может Англия предложить России? Самое большее – участие в европейской войне, вражде с Германией, но ни одной устраивающей Россию цели. Что можем предложить мы? Нейтралитет и не вовлечение в возможный европейский конфликт и, если Москва этого пожелает, германо-русское понимание взаимных интересов. Во время последующей беседы Астахов снова вернулся к вопросу о прибалтийских государствах и спросил, есть ли у нас, кроме планов экономического проникновения, далеко идущие политические намерения. Он также очень серьезно отнесся к румынскому вопросу. Что касается Польши, то он заявил, что так или иначе Данциг будет возвращен германскому государству… Описав наши торговые отношения с прибалтийскими государствами, я ограничился заявлением о том, что интересы Германии и России не придут в столкновение по этим вопросам».

Подводя итоги встречи, автор заключил: «Сложилось впечатление, что Москва еще не решила, что она хочет делать. Русские умолчали о состоянии переговоров о пакте с Великобританией и о шансах на его заключение. Учитывая все это, можно заключить, что в течение определенного времени Москва решила следовать как в отношении нас, так и в отношении англичан политике затягивания и отсрочек для того, чтобы отложить принятие решений, важность которых она ясно понимает».

Как мы видим, <strong>27</strong> <strong>и</strong><strong>юля</strong> <strong>19</strong><strong>39</strong> <strong>г</strong><strong>.</strong><strong>,</strong> когда до «часа Х» (23 августа) оставалось менее месяца, руководство СССР не было готово к <strong>сближению с Германией. </strong>Но даже, если оно и начнется, то, как сказал Г. Астахов - должно быть <strong>медленным и постепенным</strong><strong>:</strong> советская сторона «видит для себя серьезную угрозу во внешней политике Германии, в ее отношениях с Японией, в Мюнхене, в «свободе рук» в Восточной Европе. И последнее, что убедило «советское государство» в том, что ему угрожают, «теория о том, что прибалтийские государства, Финляндия, а также Румыния входят в сферу влияния Германии».

Тем не менее, вывод Шнурре об отсутствии у Германии в ближайшее время перспективы заключения договора, даже сближения с СССР, не остановил главу МИД Риббентропа - добиться сближения с СССР.

<strong>29 июля</strong> 1939 г. статс-секретарь МИД Германии Э. Вайцзеккер направил Шуленбургу секретную инструкцию, где писал следующее: «Если все сложится так, что Молотов оставит свою сдержанность, которую он проявляет, вы можете сделать еще один шаг в Вашем заявлении и сказать что-нибудь более определенное, чем то, что в общих чертах уже было высказано. Это особенно касается польского вопроса. При любом развитии польского вопроса, <strong>мирным ли путем, как мы хотим этого, или любым </strong><strong>другим, т.е. с применением силы</strong><strong> </strong>(выделено нами. – <em>К.Р</em>.), мы будем готовы гарантировать все советские интересы и достигнуть понимания с московским правительством. Если беседа будет протекать положительно и в отношении прибалтийского вопроса, то должна быть высказана мысль о том, что наша позиция в отношении Прибалтики будет откорректирована таким образом, чтобы принять во внимание жизненные интересы Советов на Прибалтике».

Этой инструкцией дело не ограничилось: Гитлер не хотел дальше терпеть неопределенность позиции СССР по отношению к Германии. Поэтому выяснить её взялся сам И. Риббентроп, <strong>3 августа</strong> <strong>1939 г.</strong> направив послу в Москве телеграмму, в которой писал, что «прошлым вечером принял русского поверенного в делах» (Астахова. – <em>К.Р</em>.). Содержание беседы он и изложил, как инструктаж: что и как говорить в общении с представителями государства пребывания по конкретному вопросу.

Риббентроп писал, что «политика Германии прямолинейна и долгосрочна. Мы благожелательно расположены к Москве. Поэтому вопрос в том, какой выбор сделают советские лидеры. Если Москва займет отрицательную позицию, мы будем знать, что именно происходит и как нам действовать. Если случится обратное, то от Балтийского до Черного моря не будет проблем, которые мы совместно не сможем разрешить между собой. Я сказал, что на Балтике нам двоим хватит места и что русские интересы там ни в коем случае не придут в столкновение с нашими. Что касается Польши, то за развитием событий мы следим внимательно и хладнокровно. В случае провокации с ее стороны, вопрос будет урегулирован в течение недели. На случай этого я сделал тонкий намек на возможность заключения с Россией соглашения о судьбе Польши»¹².

Эту телеграмму можно считать этапной в начинающихся контактах Германии и СССР. Отныне ими руководил министр иностранных дел И. фон Риббентроп.

Здесь мы отвлечемся от рассмотрения корреспонденции МИД Германии лета 1939 г. и обратимся к документам такой же переписки Народного комиссариата иностранных дел СССР с послом Астаховым, и о чем тот предостерегал, комментируя позицию Германии.

<strong>8 августа 1939 г</strong><strong>.</strong> он писал в Москву, что немецкая сторона «не прочь проверить на этих вопросах нашу дискретность и готовность договариваться, вовлечь нас в разговоры более далеко идущего порядка, произведя обзор всех территориально-политических проблем, могущих возникнуть между нами и ими. В этой связи фраза об отсутствии противоречий «на всем протяжении от Чёрного моря до Балтийского», может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами. Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) к судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждения нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также бывшей Германской Польши (быть может, с прибавкой до линии Варты или даже Вислы) и (в порядке дискуссии) Галиции. Разговоры подобного рода в представлениях немцев, очевидно, мыслимы лишь на базе отсутствия англо-франко-советского военно-политического соглашения».

<strong>12 августа</strong> <strong>1939 г.</strong> Астахов дополнил свою предыдущую телеграмму новой: «События развиваются быстро, и сейчас немцам явно не хотелось бы задерживаться на промежуточных ступенях в виде разговоров о прессе, культурном сближении и т.п., а непосредственно приступить к разговорам на темы территориально-политического порядка, чтобы развязать себе руки на случай конфликта с Польшей, назревающего в усиленном темпе. Кроме того, их явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными, и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы это военное соглашение предотвратить. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода назад могли казаться совершенно исключительными. Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря об Украине) – это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей…».

<strong>13 </strong><strong>августа</strong><strong> </strong><strong>1939 </strong><strong>г.</strong><strong> </strong>Астахов в новой телеграмме из Германии сообщил, что от имени Риббентропа его известили, что «германское правительство намерено как можно быстрее приступить к переговорам на известные Москве темы».

Здесь мы прервёмся, чтобы объяснить перерыв в поступлении новой информации из СССР. Дело в том, что 11 августа 1939 г. в г. Москву прибыли военные делегации Англии и Франции для переговоров по созданию коалиции трех держав. СССР не отвечал в ожидании их завершения. Гитлер, осведомленный об их начале, наоборот, удвоил натиск на СССР.

<strong>14 августа </strong><strong>1939 </strong><strong>г. </strong>из Германии в СССР одна за другой были отправлены две телеграммы: первую отправил Шнурре, вторую – сам Риббентроп.

Шнурре известил Шуленбурга о своей встрече в Берлине с Астаховым, и об инструкции, которую тот получил от Молотова, где указывалось, что «Советы заинтересованы в обсуждении отдельных групп вопросов из числа тех, которые уже были подняты. Среди прочего и кроме находящихся на рассмотрении проблем экономических переговоров Астахов причислил к этим вопросам вопросы о прессе, культурном сотрудничестве, польский вопрос, проблемы прежних германо-советских политических соглашений. Подобное обсуждение, однако, может происходить только постепенно или поэтапно. Местом этих обсуждений может быть Москва».

Риббентроп в своей телеграмме просил Шуленбурга «лично связаться с господином Молотовым и передать ему, что «интересы Германии и СССР нигде не сталкиваются, их жизненные пространства прилегают друг к другу, но в столкновениях нет естественной потребности. Таким образом, причины для агрессивного поведения одной страны по отношению к другой отсутствуют. У Германии нет агрессивных намерений в отношении СССР. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским и Черным морем не существует вопросов, которые не могли бы быть урегулированы к полному удовлетворению обоих государств. Среди этих вопросов есть и такие, которые связаны с Балтийским морем, Прибалтикой, Польшей, юго-восточным районом и т.д. В подобных вопросах политическое сотрудничество между двумя странами может иметь только положительный результат. То же самое относится и к германской и советской экономике, сотрудничество которых может расширяться в любом направлении…».

Далее он признал, что «Германия и Советский Союз в результате многолетней вражды их мировоззрений и сегодня относятся друг к другу с недоверием. Должно быть счищено много накопившегося мусора. Нужно сказать, однако, что даже в этот период естественные симпатии немцев и русских друг к другу никогда не исчезали. На этой базе заново может быть построена политика двух государств. Имперское правительство и советское правительство на основании всего своего опыта должны считаться с тем фактом, что капиталистические демократии Запада являются неумолимыми врагами, как национал-социалистической Германии, так и Советского Союза. Сегодня, заключив военный союз, они снова пытаются втянуть СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России катастрофические последствия. В общих интересах обеих стран избежать на все будущие времена разрушения Германии и СССР, что было бы выгодно лишь западным демократиям. Кризис в германо-польских отношениях, спровоцированный политикой Англии, а также британская военная пропаганда и связанные с этим попытки создания (антигерманского) блока делают желательным скорейшее выяснение германо-советских отношений. В противном случае, независимо от действий Германии, дела могут принять такой оборот, что оба правительства лишатся возможности восстановить германо-советскую дружбу и совместно разрешить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой. Поэтому руководителям обоих государств не следует пускать события на самотек, а действовать. Будет губительно, если из-за отсутствия взаимопонимания по отношению к взглядам и намерениям друг друга наши народы окончательно разойдутся в разные стороны».

Свое послание Риббентроп заключил официальным заявлением, что он как «имперский министр иностранных дел <strong>готов прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить взгляды фюрера господину Сталину».</strong>

На другой день, <strong>15 августа</strong><strong> </strong><strong>1939 г.</strong><strong>, </strong>т.е. за неделю до дня Х<strong>,</strong><strong> </strong>он получил ответ от Шуленбурга, который писал: «Молотов с величайшим интересом выслушал информацию, назвал ее крайне важной и заявил, что он сразу же передаст ее своему правительству и в течение короткого времени даст мне ответ. Он может заявить уже сейчас, что Советское правительство тепло приветствует германские намерения улучшить отношения с Советским Союзом и теперь, принимая во внимание мое сегодняшнее сообщение, верит в искренность этих намерений. В связи с приездом министра иностранных дел он высказал личное мнение: подобная поездка требует соответствующих приготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал результаты. В этой связи его интересует, как германское правительство относится к идее заключения <em> пакта о ненападении с Советским Союзом, а также готово ли оно повлиять на Японию с целью улучшения советско-японских отношений и урегулирования пограничных конфликтов и намеревается ли Германия дать возможные гарантии прибалтийским</em><em> государствам</em><em> </em>(курсив наш. – <em>К.Р.</em>)<em>.</em> Молотов повторил, что «если мое сегодняшнее сообщение включает в себя <em>идею пакта о ненападении</em> (курсив наш. – <em>К.Р.</em>) или что-либо похожее, вопрос должен быть обсужден более конкретно».

<strong>16 августа 1939 </strong><strong>г</strong><strong>.</strong><strong> </strong>отправленную накануне телеграмму Шуленбург дополнил письмом, в котором изложил свои впечатления от этой встречи с Молотовым, отметив, что «довольно неожиданно Молотов оказался любезен и откровенен. У меня создалось впечатление, что предложение о визите имперского министра очень польстило лично ему и что он рассматривает это как действительное доказательство наших добрых намерений. Во вчерашнем заявлении господина Молотова должна быть также по достоинству отмечена умеренность его требований по отношению к нам. Он ни разу не использовал слов “антикоминтерновский пакт” и не требовал от нас, как он делал в предыдущей беседе, “отказа” от поддержки японской агрессии. Он ограничился высказыванием соображения о том, что мы могли бы способствовать урегулированию советско-японских отношений. Более существенным является его ясно выраженное желание заключить с нами <em>пакт о ненападении</em><em>»</em><em> </em>(курсив наш. – <em>К.Р</em>.).

В тот же день, <strong>16 августа </strong><strong>1939 </strong><strong>г.</strong><strong>,</strong><strong> </strong>Риббентроп отправил Шуленбургу телеграмму, в которой попросил его «снова связаться с господином Молотовым и <strong>заявить</strong> <strong>ему</strong>, что в дополнение к вчерашнему посланию для господина Сталина Вы должны передать ему нижеследующую <strong>инструкцию</strong> из <strong>Берлина</strong>: 1. Вопросы, поднятые господином Молотовым, соответствуют германским пожеланиям, а именно; Германия готова заключить с Советским Союзом <em>пакт о ненападении,</em> если желает советское правительство, не подлежащий изменению в течение 25 лет. Далее, Германия готова совместно с Советским Союзом гарантировать безопасность прибалтийских государств. Наконец, Германия готова и это полностью соответствует позиции Германии, попытаться повлиять на улучшение и укрепление русско-японских отношений. 2. Фюрер считает, что, принимая во внимание настоящую ситуацию и каждодневную возможность возникновения серьезных инцидентов (в этом месте, пожалуйста, объясните господину Молотову, что Германия полна решимости не терпеть польские провокации бесконечно), желательно общее и быстрое выяснение германо-русских отношений и взаимное урегулирование актуальных вопросов. По этим причинам имперский министр иностранных дел <strong>заявляет</strong><em>, </em>что, начиная с пятницы 18 августа, он готов в любое время прибыть самолетом в Москву, имея от фюрера полномочия на решение всего комплекса германо-русских вопросов, а если представится возможность, то и для подписания соответствующего договора. Абсолютно конфиденциально для вашего сведения добавляется, что мы особенно заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву могла состояться в конце этой или начале следующей недели»¹³.

Но и на этот отчаянный призыв к СССР имперского министра иностранных дел Германии Риббентропа, предлагающего как можно скорее установить политические контакты, СССР не спешил с ответом.

В интервью журналу «Историк» научный директор Российского военно-исторического общества М. Мягков сказал, что «по признанию серьезных западных историков, до середины августа 1939 года, до провала трехсторонних переговоров, Сталин был ориентирован на образование антигитлеровской коалиции в составе СССР, Великобритании и Франции и эта коалиция смогла бы дать достойный отпор замыслам Гитлера, остановить его»¹⁴.

Их встреча в августе 1939 г. стала последней: она показала, что правительства этих государств не готовы к объединению их вооруженных сил с силами Красной Армии СССР. Оказалось, что она предполагала всего лишь обмен мнениями, так как главы делегаций не имели полномочий заключать военную конвенцию с СССР. В их задачу входило выяснить позицию СССР по этому вопросу и потенциал Красной Армии. При обсуждении предложенного советской стороной варианта разместить вдоль линии границ Польши с Германией группы советских войск, оказалось, что Польша категорически не желала пропустить их через свою территорию. Лондон и Париж не смогли (или не очень хотели) переубедить Польшу.

Подробный анализ внешнеполитического курса Англии и Франции этого периода, проведенный М. Мягковым, убедил автора в том, что «их усилия были сконцентрированы на том, чтобы <strong>“</strong><strong>канализировать</strong> <strong>агрессию</strong> <strong>гитлеровской</strong> <strong>Германии</strong> <strong>на</strong> <strong>восток</strong><strong>”</strong>» (выделено мною. - <em>К.Р.</em>). Он отметил, что на заключительном этапе переговоров представители советской военной делегации задали риторический вопрос, общий для английской и французской военных делегаций: «Где Красная Армия могла бы сосредоточиться, чтобы встретить немцев?». Ответ также был общий: «Оставайтесь там, где стоите». Как и в случае с Чехословакией, это значило: «действуйте сами, на нас не рассчитывайте». Переговоры зашли в тупик, и обе иностранные делегации покинули Москву.

Отказ «демократических держав» Англии и Франции включить СССР в «антигитлеровскую коалицию» Сталин воспринял как оскорбительный, как и реагирование Польши в этой ситуации. Оно, как и такая же ее реакция на предложение СССР в начале 1939 г. оказать военную помощь Чехии, безусловно, не было забыто советской стороной 23 августа при решении с Риббентропом «польского вопроса».

Отторжение этих государств заставило руководство СССР искать союза с другими. Но надо ли было их искать, когда именно сейчас срочного ответа на предложение о союзе требовал Гитлер?

Сталин не хотел, более того, опасался такого союза. Пять лет назад он отказался от политических контактов с фашистской Германией. В 1934 г., после выхода Германии и Италии из Лиги Наций, по приглашению 30 её членов и СССР также стал им. При этом руководство СССР рассчитывало использовать пребывание в ней для борьбы с фашистской агрессией и разоблачения пособничества в ней со стороны западных держав¹⁵. Но оказалось, что ее лидеры - Англия и Франция и следующие за ними ряд государств отказывались от союза с ним.

Но и оказавшись в одиночестве в сообществе недружественных к нему государств, СССР не имел намерения вступать в переговоры с Германией. Тем не менее эффект, который на Сталина произвел отказ Англии и Франции от военной коалиции с СССР, стал сигналом для Германии, что нельзя терять времени: пора действовать быстро и настойчиво.

<strong>1</strong><strong>8 августа</strong><strong> </strong><strong>1939 </strong><strong>г. </strong><strong>из</strong><strong> </strong>Москвы<strong> </strong>Шуленбург срочно сообщил: «Советское правительство, принимая к сведению заявление германского правительства о его желании улучшить политические отношения с СССР, предлагает “не торопить события, так как в недавнем прошлом германское правительство пыталось посредством “антикоминтерновского пакта” создать против СССР объединенный фронт государств и с особым упорством старалось втянуть в него Японию. Понятно, что такая политика заставила СССР провести серьезные мероприятия по усилению своей обороноспособности на случай возможной агрессии Германии против СССР, а также принять участие в организации оборонительного фронта группы государств, направленного против такой агрессии. Когда сейчас германское правительство меняет свою прежнюю политику в сторону искреннего улучшения политических отношений с СССР, советское правительство смотрит на такие изменения с удовольствием и готово со своей стороны направить свою политику по пути заметного улучшения отношений с Германией. Правительство СССР считает, что первым шагом к подобному улучшению отношений между СССР и Германией может быть заключение торгового и кредитного соглашения. Правительство СССР считает, что вторым шагом вскоре после первого, может быть заключение <em>пакта о ненападении </em>или подтверждение Договора о нейтралитете 1926 года с одновременным подписанием специального протокола, который определит интересы сторон в вопросах внешней политике и который явится неотъемлемой частью пакта». Итак, Москве было необходимо подтверждение мирных устремлений Германии по отношению к СССР.

Новый отказ лишь усилил желание Гитлера сломить упорство СССР. Он следовал своему кумиру Бисмарку, что с военной и политической точки зрения в таких случаях «действовать медленно неблагоразумно и опасно»¹⁶. Поэтому он приказал Риббентропу как можно быстрее добиться согласия СССР на его приезд, чтобы в личных беседах убедить Молотова и Сталина в необходимости союза Германия - СССР.

По его команде Риббентроп отправил послу Шуленбургу срочное задание: «<em>немедленно </em>условьтесь о новой беседе с господином Молотовым и <em>сделайте все возможное, чтобы беседа состоялась. </em>Мы полностью согласны с заключением <em>пакта о ненападении, о гарантиях прибалтийским государствам и об оказании Германией давления на Японию. </em>Таким образом, имеются все фактические элементы для <em>немедленного начала </em>прямых устных переговоров и заключительного соглашения. По мнению фюрера, существующая необычная ситуация делает необходимым использование метода, который приведет к быстрым результатам. Германо-польские отношения изо дня в день становятся все более острыми. Мы должны принять во внимание, что в любой день могут произойти столкновения, которые сделают неизбежным начало военных действий. Поэтому мы просим о <em>немедленном ответе </em>на предложения о моем <em>немедленном </em>выезде в Москву. Я наделен полномочиями обговаривать детали в устных дискуссиях в Москве и, если представится возможность, исполнить пожелания русских. Я также вправе подписать <em>специальный протокол, регулирующий интересы обеих сторон в тех или иных вопросах внешней политики, например</em><em> в согласовании сфер интересов на Балтике, проблемы прибалтийских государств и т.д. </em>Подобное урегулирование, однако, представляющееся нам необычайно важным, возможно лишь во время <em>устной</em> <em>беседы</em>. Вы должны иметь в виду тот главенствующий факт, что вероятно скорое начало открытого германо-польского столкновения и что поэтому мы крайне заинтересованы в том, чтобы мой визит в Москву состоялся <em>немедленно</em><em>»</em>¹⁷<em>. </em>

<strong>19</strong> <strong>августа</strong> <strong>1939 г.</strong> в ответной телеграмме из СССР Шуленбург сообщил: «Молотов настаивает на своем мнении, что в данный момент невозможно даже приблизительно определить время поездки, так как она требует тщательных приготовлений. Это относится и к пакту о ненападении, и содержанию подписываемого одновременно протокола. На доводы, которые я неоднократно и подчеркнуто выдвигал в <em>пользу необходимости торопиться</em>, Молотов возразил, что пока даже первая ступень – завершение экономических переговоров – не пройдена. Молотова, очевидно, не трогали мои возражения. Едва ли не через полчаса после завершения беседы Молотов передал мне, что просит снова разыскать его в Кремле в 16.30. Он извинился, что поставил меня в затруднительное положение и объяснил, что сделал доклад советскому правительству и уполномочен вручить мне проект <em>пакта о ненападении. </em>Что касается поездки министра иностранных дел, то советское правительство согласно на приезд господина Риббентропа в Москву примерно через неделю после обнародования подписанного экономического соглашения. Таким образом, если это провозглашение произойдет завтра, господин фон Риббентроп может прибыть в Москву 26 или 27 августа. Молотов не объяснил мне причины резкого изменения своей позиции. Я допускаю, что вмешался Сталин».

<strong>20</strong> <strong>августа</strong> <strong>1939 г.</strong> Риббентроп направил Шуленбургу срочную телеграмму с текстом: «Фюрер уполномочивает Вас <em>немедленно явиться к </em><em>Молотову и вручить ему следующую телеграмму фюрера для господина Сталина:</em>

Господину Сталину. Москва.<ol> <li>Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения как первую ступень перестройки германо-советских отношений. </li></ol>

Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня определение долгосрочной политики Германии.

<ol> <li>Я принимаю проект пакта о ненападении, который передал мне Ваш министр иностранных дел господин Молотов, и считаю крайне необходимым как можно более скорое выяснение связанных с этим вопросов.</li></ol>

<ol> <li>Я убежден, что дополнительный протокол, желаемый советским правительством, может быть выработан в возможно короткое время, если ответственный государственный деятель Германии сможет лично прибыть в Москву для переговоров.</li></ol>

<ol> <li>Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великим державам таково, что кризис может разразиться в любой день.</li></ol>

<ol> <li>По моему мнению, желательно ввиду намерений обеих стран, не теряя времени, вступить в новую фазу отношений друг с другом. Поэтому я еще раз предлагаю принять моего министра иностранных дел во вторник <strong>22</strong> <strong>августа</strong>, самое позднее, – в среду <strong>23</strong> <strong>августа</strong>. Имперский министр иностранных дел имеет абсолютные полномочия на составление и подписание как пакта о ненападении, так и протокола. Принимая во внимание международную ситуацию, имперский министр иностранных дел не может оставаться в Москве более, чем один - два дня. Я буду рад получить ваш скорый ответ. Адольф Гитлер».</li></ol>

Это письмо по форме обращения к адресату «господину Сталину» и по подписи автора в конце текста «Адольф Гитлер», без указания регалий того и другого имеет личный характер. Но во всем остальном оно, если и не ультиматум, то очень близко к нему: все его положения изложены в жесткой форме, что не свойственно личным посланиям глав государств. Сталина не могла не обеспокоить настойчивость и твердость Гитлера, с какими он предлагал советской стороне, «не теряя времени, вступить в новую фазу отношений» и его столь же жесткое предложение «принять его министра иностранных дел во вторник 22 августа, самое позднее – <strong>в среду 23 августа». </strong>

Нет сомнения, его интересует не пакт, а протокол к нему. Гитлер пишет, что он «может быть выработан в возможно короткое время», но только, если… Риббентроп «сможет лично прибыть в Москву для переговоров. Срок его пребывания «не более чем один-два дня». Причина этой гонки - «напряженность между Германией и Польшей» и «кризис», который «может разразиться в любой день».

<strong>22 августа </strong><strong>1939 г.</strong><strong> </strong>Шуленбург сообщил телеграммой в Германию, что «<strong>21 августа в 17 часов</strong> Молотов вручил ему ответ Сталина, изложенный в очень дружелюбной форме. Сталин сообщает, что советское правительство согласно на приезд в Москву министра иностранных дел <strong>23</strong> <strong>августа</strong>».

Как видим, этого согласия Германия добивалась три недели, и получила только тогда, когда сам фюрер 20 августа обратился к Сталину с просьбой принять и выслушать его министра иностранных дел. Поэтому следует возразить авторам, утверждающим, что это советское руководство пригласило И. Риббентропа в Москву¹⁸, т. е. инициировало его приезд, что искажает суть и понимание всех последовавших за этим событий: подписание пакта о ненападении и протокола к нему.

Итак, в назначенный день, <strong>23 августа</strong> <strong>1939 г</strong><strong>.</strong><strong>,</strong> Риббентроп был в Москве. В тот же день на встрече он подтвердил Сталину и членам правительства СССР (Молотов, Жданов, Ворошилов, Маленков и др.) слова фюрера о полной готовности Германии выполнить эти условия: обсудить и подписать пакт о ненападении и дополнительный протокол к нему.

Вероятно, он был «в ударе» в тот день: при первой же личной встрече со Сталиным, Молотовым и другими членами правительства сумел склонить их к союзу с Германией и подписать Пакт о ненападении. Более того, он убедил их и в том, чтобы «здесь и сейчас» подготовить и сразу же подписать дополнительный секретный протокол к пакту, проект которого подготовил Гитлер. В качестве проекта он раскрыл привезенную им из Германии географическую карту Восточной Европы, на которой Гитлер, как сказал Риббентроп, четкой линией разделил «сферы политического влияния» Германии и СССР.

М. Мягков утверждал, что «до середины августа 1939 года, вплоть до провала переговоров, Сталин был ориентирован на образование антигитлеровской коалиции в составе СССР, Великобритании и Франции» и выше, Советский Союз еще неделю назад отвергал саму возможность вступать в политические контакты с другой, соглашаясь пока лишь на сближение «нашим главным врагом оставался Берлин»¹⁹. Но это не остановило Германию, которая более чем настойчиво добивалась этого и добилась.

Как констатировал М. Мягков, всего неделю спустя «между высшими советскими руководителями… был достигнут консенсус» не только в отношении пакта о ненападении, но и протокола, который в полночь 23 августа был подписан Риббентропом и В.М. Молотовым.

Утром <strong>24</strong> <strong>августа</strong><strong> </strong><strong>1939 г. </strong>уже в Германии, куда Риббентроп возвратился самолетом, он с гордостью доложил Гитлеру: “Veni, vidi, vici”- (<em>лат</em><em>.</em> – «пришел, увидел, победил». И это была его подлинная победа.

Как Гитлер и рассчитывал, Риббентроп сумел вовлечь СССР в реализацию его замысла относительно Польши, воплотить его в форму, при которой тот мог разделить с Германией ответственность за эту экспансию. Он был нужным членом в команде Гитлера: на него он возложил внешние контакты Третьего рейха. К приятной внешности, что было немаловажно для выполнения возложенных на него функций, он показал себя и умелым переговорщиком. В прошлом он долго и успешно занимался бизнесом в сфере продажи дорогих вин и научился быть лидером в переговорах, причем не просто внушать, а навязывать свое мнение. В этом качестве он и был представлен Гитлеру, который в начале 1938 г. включил Риббентропа в свой ближний круг, а после проведения им сложных переговорах с Великобританией назначил министром иностранных дел Третьего рейха.

* * * Итак, 23 августа 1939 г. оба документа были подписаны и в таком виде вошли в историю.

Во второй части этой статьи будет представлен полный текст секретного протокола и сделана попытка понять, что советская сторона предполагала и надеялась получить от принятия этих актов.

<em>(Окончание в следующем номере)</em>