Везде
Ontological Problematics in Sociological Interpretation: To the Question Statement
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Ontological Problematics in Sociological Interpretation: To the Question Statement
Annotation
PII
S013216250017230-6-1
DOI
10.31857/S013216250017230-6
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Grigoriy A. Klucharev 
Occupation: Head of Sociology of Education and Science Department; Prof., Department of Philosophy, Sociology, Political Science named after G.S. Arefieva
Affiliation:
Institute of Sociology of FCTAS RAS
National Research University "Moscow Power Engineering Institute"
Address: Russian Federation, Moscow
Edition
Issue 1
Pages
5-16
Abstract

Is the ontological issue recognized in contemporary sociology? If it is denied and left "at the mercy" of social philosophers, then this state of affairs provides a serious argument for positivists and supporters of the "unscientific" sociology. At the same time, at best, sociology lowers its status to descriptive-phenomenological, extra-scientific and, possibly, everyday (ordinary) knowledge. In the worst case, we will talk about specialized techniques and technologies that are used for their specific purposes by pollsters, market experts and political strategists. If the problem of ontology is interpreted as the recognition of the special and independent existence of the studied reality, then the question of the relationship between epistemology and relativistic (multiple) ontology comes to the fore. At the same time, the reality becomes independent of the researcher and is represented by the aggregate consensus (professional) discourse in which the sociologist is “immersed”. Thus, sociology confirms the status of modern scientific knowledge about society and about social processes in it. The article shows that in theoretical sociology, ontological problems necessarily smoothly pass into epistemology, and begin to "dissolve" in value-historical coordinate systems. For its part, epistemology constructs a new reality that acquires ontological foundations. In the mutual transitions of epistemology and ontology, a blurred border of “inhuman factuality” arises (P. Berger, Т. Luckmann). A hypothesis is formulated that within these continuous transitions a variety of linguistic realities actively interact among multiple phenomena of everyday life and the diversity of scientific – specialized (professional) sociological discourses.

Keywords
sociology, science, ontology, epistemology, social cognition, social sciences
Received
18.01.2022
Date of publication
27.01.2022
Number of purchasers
11
Views
68
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1

Введение.

2

Методологам науки хорошо известно, что критерии научности того или иного систематизированного знания складывались на материале наук о природе, во многом под влиянием позитивизма [Балакирев, Семенова, 2018; Магомедов, Качабеков, 2003; Онипко, 2012]. Между тем, насколько применимы эти критерии к социогуманитарному знанию – остается открытым вопросом. Научная эстетика (привлекательность) большинства естественнонаучных теорий (таких, например, как единая теория поля в физике) состоит в том, что она позволяет методом дедукции получить объективно-истинное знание, применимое (в идеале) ко всем феноменам. Создание подобных теорий и сегодня остается идеалом физики и других естественных наук. Напротив, в социологии, да и у большинства иных социогуманитарных наук, теория строится индуктивно, и получаемое знание становится вероятностным, в лучшем случае, статистически значимым и верифицируемым (как, впрочем, и в медицине, которая в этом смысле занимает двойственное положение). Результатом индуктивного метода становится правдоподобная истинность, которая в эстетическом и позитивистском смысле существенно менее привлекательна.

Автор весьма признателен Людмиле Александровне Микешиной за одобрение и советы в работе над этой статьей, а также за искреннюю поддержку и дружбу на протяжении многих лет, начиная с момента моей работы над докторской диссертацией в начале 1990-х годов. Также, моя особая благодарность Францу Эдмундовичу Шереги, признанному мэтру прикладных (конкретных) социологических исследований, результаты которых, включая, конечно, методологию их проведения, использованы при написании данной статьи.
3 В позитивистской логико-гносеологической парадигме научного познания со свойственной ей теорией отражения (спецификой субъект-объектных отношений, включающей предельно абстрактного трансцендентального субъекта познания, проблематикой абсолютной и относительной истин) научный статус социального знания на протяжении многих десятилетий оставался половинчатым, неопределенным. Напротив, в современной качественно-эпистемологической парадигме, которая с необходимостью включает в себя нарративы, интервью, case studies, феноменологию, герменевтику – «общественные науки» обретают новый полноценный статус. «Основной вопрос» эпистемологии звучит следующим образом – существует ли изучаемый мир (социальные процессы, факты и институты) вне нас или то, что мы изучаем, есть наш коллективный опыт, интерпретации и предыдущие (в том числе, имплицитные) знания? Рассуждая таким образом, мы с необходимостью приходим к проблеме онтологии в социальном и, прежде всего, социологическом знании, поскольку социология наиболее феноменальна и феноменологична в своих основаниях. В отличие от онтологии естественных наук, которую связывают с теоретическим знанием (идеал, как уже отмечалось – это построение единой теории, из которой можно вывести и объяснить все частные случаи), онтология социально-гуманитарных наук взаимодействует с повседневностью и обыденным языком [Шютц, 2003]. Поэтому без внятной и убедительной интерпретации (объяснения) онтологии социального знания социология не сможет подтвердить свой научный статус.
4

От эпистемологии к онтологии.

5 Вопрос об онтологии социальных наук и, в частности, социологии, принимает особую значимость, когда признается особенность их типа познания, отличия от естественно-научных и инженерно-технических наук. Как известно, в познании социальной реальности исторически существует два подхода. Один, традиционно называемый материалистическим (реализм), признает мир таким как он есть и не зависит от познающего человека (исследователя). Противоположный, идеалистический подход, также признает существование внешнего мира, но различные люди видят его по-разному [Otoo, 2020: 81–82]. С увеличением роли субъектности в научном познании – что является одним из основных принципов современной эпистемологии [Современные тенденции развития…, 2018] – возникает необходимость преодоления последствий позитивистского материалистического подхода, основанного на теории отражения [Коптелов, 2008]. Этот подход несколько десятилетий господствовал в социальном познании и показал свою ограниченность, что продемонстрировал П. Бурдье известным примером «классы на бумаге». По его мнению, «классы» и, прежде всего, гегемон-рабочий класс – это понятийная конструкция, возникшая на основе изучения К. Марксом огромного эмпирического массива правительственных отчетов и официальной статистики относительно реалий и условий (капиталистического) труда. В итоге «класс» оказался артефактом, применяемым к изучению социальной структуры общества только с того момента, когда происходит реальная социальная (точнее, политическая) деятельность – создаются бюро, комитеты, секретариаты, знамена, демонстрации, стачки, субботники.
6 Для современной эпистемологии характерно активное проникновение в ткань знания ценностных, эстетических и культурологических подходов. Все изучаемые объекты – универсумы и легитимации – рассматриваются как человеческие творения, их существование обусловлено жизнями конкретных индивидов и вне этих жизней не имеет никакого эмпирического статуса [Микешина, 2020: 52]. Вопрос в том, насколько серьезно эти подходы изменяют сложившуюся последние полвека и более парадигму социального знания. Есть авторитетные мнения о том, что радикальных изменений не произойдет. «Мы считаем, что для эпистемологии социальных наук результаты культурного поворота более комплексны и не бросают серьезного вызова амбициям социальной науки» [Александер, 2013: 10]. Но при этом, конечно, «амбиции», т.е. идеалы позитивистского понимания социальных явлений в виде, к примеру, «материалистического понимания истории», значительно трансформируются. В социальном познании, «отягощенном», обремененном нормами, обычаями, интересами людей – как изучаемых, так и изучающих, – складывается феномен «релятивистской онтологии», которая предполагает множество изучаемых реальностей. Они подобны эйнштейновскому множеству вселенных, в каждой из которых находится свой наблюдатель. Релятивизм здесь проявляется в том, что за пределами процессов изучения, объяснения, интерпретации не имеет смысла выяснять природу объектов конкретной социальной теории [Игнатов, 2006].
7 Хорошо известен естественнонаучный принцип наблюдаемости, который вполне применим к современной эпистемологии. Согласно этому принципу, процесс изучения может трансформировать объект наблюдения, а точнее – знания о нем. Так, после интервью или участия в фокус-группе респондент может изменить некоторые свои представления или оценки. В онтологической интерпретации это напоминает наблюдение за звездами и галактиками, свет от которых идет десятки и сотни миллионов лет. Действительно, нет никакой уверенности, что мы наблюдаем в данный момент именно этот объект. Он давно мог перестать существовать, но мы воспринимаем лишь свет от него и можем только строить гипотезы о существовании объекта.
8 Реальность, которую мы изучаем, не является объективной с точки зрения качественной эпистемологии. Особенно это значимо для социальных наук, включая социологию. Реальность, в нашем познании – а для социолога она представлена общественным и массовым сознанием, динамикой развития социальных институтов, особенностями социальных процессов – становится искусственной конструкцией. Этот артефакт создается с помощью ценностных и культурно-исторических строительных лесов, которые в итоге имплицируются в знание и о которых потом не вспоминают [Otoo, 2020].
9

Язык и гипостазирование социальной предметности.

10 Роль языка в научном познании исключительно велика. Для эмпирической (феноменологической) социологии особое значение имеют работы Шютца и одного из его последователей T. Лукмана, который вместе с П. Бергером стали авторами научного «бестселлера» о методологии изучения социальной реальности [Berger, Luckmann,1966]. Хорошо известно, что в основе социологического познания лежит повседневность (обыденность) и связанные с ней атрибуты – прежде всего язык, который используется для коммуникации и консолидации большого «массовидного» общества. Язык повседневности формируется спонтанно и пребывает на уровне «обычной» жизнедеятельности. Эта «обычная обыденность» часто используется социологами в лонгитюдных исследованиях, например, для изучения динамики потребления и благосостояния населения. Но дело в том, что на достаточно длинном временном отрезке содержание и восприятие таких «важных повседневных» понятий-индикаторов, как, например, «телевизор», «холодильник», «автомобиль», маркирующие уровень потребления населения, существенно изменяются. Это обстоятельство, разумеется, не прибавляет научной строгости исследованию и в лучшем случае позволяет рассуждать о некоторых вероятностных трендах.
11 В гуманитарном познании язык испытывает определенное влияние со стороны социальных групп и, прежде всего, легитимированных властных структур, которые «продвигают» свой языковый дискурс. В результате эти группы и структуры постепенно наполняют референтным содержанием такие социально значимые понятия повседневного языка как, например, выборы, демократия, справедливость, потребление, деньги, спекуляция, частная собственность, налоги, браки, войны и многие другие. Таким образом, для социолога, придерживающегося феноменологической теории происхождения знания, существует как минимум две повседневности (реальности) – личностно-коммуникативная (которая обуславливает ежедневное существование индивида) и массовидная, проявляющаяся в феноменологии массового (общественного) сознания. Такой подход успешно примиряет «качественников» и «количественников» в социологии. Первая реальность изучается преимущественно качественными методами, вторая – количественными [Kamal, 2018; Khan, 2014].
12 Но далее, в процессе познания, формируется специализированный язык науки, который гипостазирует социальную предметность, и в этот момент для социолога лингвистический компонент становится частью социального факта. Социальные факты обязательно проявляются в языке исследователя в виде выражаемой им мысли. На этом этапе происходит наиболее интересная интерпретация онтологической проблематики. Можно (и нужно) разделять сущности и свойства, присущие объекту изучения, и сущности, «объективно» зависящие от наблюдателя, к которым, в первую очередь, относится язык исследования [Searl, 1995: 14]. Онтологически эти сущности субъективны, а с точки зрения эпистемологии – они становятся объективны, поскольку входят в оборот всего научного сообщества. И, в этой связи, выясняется, что в социальном познании сущности (функции, свойства) никогда не являются присущими объекту, а всегда зависят от наблюдателя.
13 Пример сказанному – социология науки. В качестве социального факта здесь выступает не столько сама научная деятельность (исследования можно проводить достаточно автономно силами самих ученых и их коллективами), сколько управление наукой и легитимация деятельности ученых. Здесь уместен пример Дж. Александера о статусе теоретической социологии, социальная легитимация которой происходит только тогда, если «на это дают деньги». Понятно, финансирование науки – очень важная (если не важнейшая) форма управления, которое осуществляется не самими учеными (как известно, даже фундаментальное положение В. Гумбольдта об академических свободах и университетской автономии имеет весьма относительный характер), а специализированной группой бюрократов, с которыми научное сообщество пытается установить диалог (коммуникацию) посредством сближения двух совершенно различных языковых реальностей. Как показал Е.В. Семенов, если такое сближение и возможно, то крайне маловероятно [Семенов, 2013]. Результативность взаимодействия участников этого дискурса остается весьма низкой, а социологи науки наблюдают и стараются понять феноменологию широко распространенных в России методов «ручного управления» социально-политическими процессами, в том числе наукой. Как видим, здесь исследователь имеет дело с двумя, существенно отличными друг от друга социальными реальностями, которые не могут перейти в состояние эффективного взаимодействия.
14 На стыке этих языковых реальностей (множественная повседневность, многообразие научно-специализированных языковых дискурсов) находится, если использовать термин П. Бергера и T. Лукмана, граница «нечеловеческой фактичности». По их мнению, следует понять, в какой степени (или на каком этапе) институциональный порядок наделяется онтологическим статусом и сливается с миром природы. По сути, это важный для нас вопрос – овеществления (гипостазирования) социальной реальности и восприятия человеческих феноменов в качестве природных явлений. Этот процесс объективации человеком человеческого мира, по нашему мнению, происходит посредством развития языка. Семантически-понятийная реконструкция событий (фактов) социальной реальности, основанная на изучении истории (эволюции) базовых понятий и концептов, позволяет приблизиться к границе «нечеловеческого». В процессе определения содержания базовых понятий различные социальные группы формулируют программы своей идентичности (самоидентификации). Такие понятия, как, к примеру, «патриотизм», «национализм», «социализм», «коммунизм», «героизм» постепенно приобретают онтологический статус и полностью утрачивают человекоразмерность. Они становятся природным фактом и существуют сами по себе [Козеллек, 2010].
15 Или возьмем другой пример – важное и нагруженное понятие «образование». Оно, конечно, предельно институализировано, прежде всего, в виде «системы образования». По крайней мере, таким его считают государство, политические партии, церковь и другие институции в отношении, прежде всего, общего школьного образования (о профессиональном образовании – отдельная речь). Для другой социальной группы – учащихся и их родителей – институализация (и практическая польза от нее) определяется валидностью выдаваемого диплома, аттестата, сертификата об образовании. Именно поэтому частные уроки, услуги репетиторов, самообразование – не институализированы и поэтому человекоразмерны, они опредмечены и существуют в действительности как конкретные формы учебных практик. Для третьей социальной группы – работодателей и работников – институализация образования, как правило, совсем не имеет значения. Здесь на передний план выходят опыт, компетенции, человеческий капитал конкретного работника.
16 Итак, социальные факты обязательно существуют в языке: «Эмпирические объекты, даже если существуют онтологически вне нас, текстуальны, они находятся внутри социального текста» [Reed, Alexander, 2009: 11–12].
17 Высокая степень институализации не оставляет места повседневному (обыденному) языку. Формируется «язык природы», который непонятен глубинному человеку и на котором он не умеет разговаривать. Эти бюрократические, юридическо-правовые, медицинские, и другие специализированные языки относятся к иным объективированным реальностям. Но, тем не менее, даже такие специфические реальности лучше изучать в терминах культуры и ценностей, чем в терминах природы. Именно поэтому эмпирическое изучение общества означает комплексное последовательное двое-чтение. Социальные акторы «читают» реальность, двигаясь прагматически в своих смысловых и ценностных системах, а социолог исследует этих акторов, используя свои смыслы и установки. Так появляется социологические объяснения и теории.
18

Три истории социального конструирования – гипостазирования.

19 Социологическая интерпретация онтологической проблематики неразрывно связана с опредмечиванием знания – гипостазированием [Лекторский, 1980]. Чтобы показать на примерах технику и эффективность современного эпистемологического конструирования социальных объектов обратимся, к трем кейсам, которые недавно проходили обсуждение на редколлегии и в редакции журнала «Социологические исследования» и были опубликованы в соответствующих статьях. Эти три истории показывают, что опредмечиванию сущностей предшествует гипостазирование – социологические концепты и понятия могут и, как правило, возникают до того, как эти сущности (объекты) выявлены в действительности.
20 Первая история – это изучение латентного группообразования по оси отношения к федеральной и региональной властям [Тихонов и др., 2021]. Участники проекта, который возглавлял известный социолог, построили математическую модель с использованием нескольких эмпирических индикаторов – интересы, уровень доходов, социально-демографические показатели и др. С использованием этой модели при помощи факторного анализа эмпирических данных (N = 4000) был предложен новый тип социального пространства, структурированный латентными (т.е. пока не выявленными в действительности) группами граждан от полностью поддерживающих власть до находящихся в жесткой оппозиции к ней. Исследователи связали полученные результаты с показателем социокультурной модернизации регионов (по Н.И. Лапину), в результате чего определились (пока в теории) группы населения – акторы социального-экономического развития регионов, обеспечивающие уровень социальной напряженности вплоть до протестного и насильственного поведения. Данный кейс методологически похож на описанный выше пример П. Бурдье («классы на бумаге»), потому что пока идентифицировать эти латентные группы (на то они и латентные) затруднительно. Но если институты, заинтересованные в использовании полученных результатов на практике, станут осуществлять целевую административно-управленческую деятельность, то такие группы могут быть идентифицированы и, следовательно, получат онтологический статус. Кстати, на этом примере хорошо просматривается как власть (иерархические и жестко субординированные структуры) онтологизируют объекты своего управления (избиратели, целевые группы и др.), определяют (приписывают, наделяют свойствами) расу, пол и т.д.
21 Другой пример – это историческая реконструкция социального пространства российской социологии методом выделения когорт исследователей [Докторов, 2021]. По сути, это деонтологизация как включение в современнее социологическое знание человеческой (субъектной, персонифицированной) компоненты при помощи биографического метода. Опираясь на собственные эмпирические исследования (более 100 углубленных персонифицированных интервью с российскими социологами разных поколений) Б.З. Докторов выявляет динамику их ценностных установок, которая неизбежно проявляется в исследованиях различных лет, способах объяснения и интерпретации данных. Этот метод очень похож на историософский подход, когда развитие (генезис) науки изучается через историю (эволюцию) ее основных (базовых) понятий и ценностей. Лонгитюдный (более 20 лет) проект Б.З. Докторова уникален тем, что генеральная совокупность – исключительно профессиональные социологи. При этом последовательное чередование когорт исследователей и ученых образует историческую длительность, переходящую в особенное социальное пространство (поле), опредмеченное самим реальным существованием данного профессионального сообщества.
22 Третий кейc – реконструкция (развитие) понятийного аппарата путем «восхождения» от феноменологических (социологических) данных к наиболее общим и абстрактным социологическим понятиям [Тощенко, 2019]. Данный прием в принципе противоположен кантовскому «нисхождению» чистого разума через предикабилии к ноуменам [Калинников, 1990]. Ж.Т. Тощенко обосновывает, что результаты традиционного социологического познания предстают как феномены (явления), воспринимаемые в опыте, как объекты чувственного созерцания и продукты эмпирического познания. Однако такой подход серьезно ограничивает возможности социологии. Требуется переход к иным методологии и методам, к использованию категории «ноумен», позволяющей выявить умопостигаемую, латентную сущность действительных явлений и процессов, становящуюся очевидной в результате изучения и осмысления, умозрительного созерцания. И в этом смысле, социологический конструкт «ноумена» выступает конкретной формой опредмечивания.
23

Об истинности и правдоподобии социологических знаний.

24 В развитие онтологической проблематики актуализируется вопрос о соотношении количественных и качественных методов познания. Понятно, что с увеличением роли субъектности, как одной из важнейших особенностей современной эпистемологии, возрастает значение качественных методов и связанных с ними таких методологических процедур как интерпретация, репрезентация, категоризация, конвенция [Микешина, 2016: 75–116]. С другой стороны, нельзя не отрицать, что серьезные возможности перед социологами открывают современные количественные методы больших данных. Эти методы вполне подходят для изучения массовых социальных процессов, где реальность (онтология) над-индивидуальна, а познавательная стратегия нацелена на установление социальных закономерностей (повторяемостей) в смысле М. Вебера [Одинцов, 2018; Ильясов, 2014]. Общество – это системная целостность, совокупность множества объектов (людей), поэтому количественные методы (математической обработки данных) обеспечивают достаточно строгую формализацию получаемых результатов. Казалось бы, количественные методы в силу этого могут еще больше претендовать на истинность получаемого при их помощи знания. Однако это не так. Истина – идеал классической науки, и она не может быть онтологизирована (опредмечена), потому что это логико-гносеологическое понятие. Напротив, при эпистемологическом подходе знание об обществе, полученное количественными методами, может обладать лишь той или иной степенью правдоподобия, это – вероятностное знание, получаемое индуктивным путем. То же самое можно сказать и о знании, полученном качественными методами.
25 Степень правдоподобия социально-гуманитарного знания в конечном счете определяется создаваемым субъектом конструктом, а полученные результаты затем институализируются коммуницирующим внутри себя научным сообществом. Правдоподобие (или степень истинности, если все-таки, по привычке, продолжать использовать это понятие), особенно в качественных исследованиях, приобретает очень заметные конвенциальные, исторические, социокультурные оттенки. Здесь стоит опять-таки сослаться на М. Вебера, который полагал, что интерпретация или толкование может идти в двух направлениях: одно – это ценностная интерпретация, и другое – историческое, каузальное (причинное) истолкование. Человек обязательно является носителем каких-то ценностей, и они с необходимостью присутствуют в любом исследовании [Вебер, 1990]. По этому же поводу приведем современное высказывание академика Лекторского, который многократно отмечал, что истина всегда тесно связана с той или иной системой ценностей, принятой на разных уровнях социального познания. «Неравенство доходов, безработица будут считаться или не считаться социальными проблемами в зависимости от принимаемой системы ценностей и мировоззренческих установок» [Лекторский, 2001].
26 Релятивистская социология предполагает онтологическую множественность, обусловленную с одной стороны, различными системами ценностей, в которых интерпретируются полученные результаты, с другой – исключительно высокой степенью метафоричности научного языка. Возьмем пример из социологии образования. Здесь исследователь имеет дело с несколькими реальностями. Основная (в статусе всеобщего) – это образовательная политика государства, которое определяет, как будут организованы основные процессы социализации и, тем самым, властвование над конструированием реальности. Государство легитимирует деятельность тех акторов, которых допускает (с различной степенью свободы) к институализации внешних (по отношению к общим и профессиональным знаниям) условий, требующихся для выполнения тех или иных социальных ролей. При этом представляет интерес конкуренция между этими институтами, ответственными за определение «своей» реальности в образовании. Так, мы наблюдаем состязательность федеральных и региональных интересов (например, наличие региональной компоненты в учебных планах средней школы), коллизию светскости и религиозности (степень участия церкви в учебном процессе), несовпадение целей образования с точки зрения учащихся и их родителей с реальными потребностями работодателей. Если же допустить абстрактную возможность революционного воспитания, то социализация индивида будет происходить в терминах контр-определения реальности, которая находится в оппозиции к определениям реальности «официальными» легитиматорами общества.
27 Посредством концепта «множественность реальностей» социология отказывается от позитивистского единого научного метода и признает свои критерии истинности (правдоподобия), основанные преимущественно на качественной методологии, хотя иногда (и довольно успешно) использует количественные методы [Antwi, 2015; Tuli, 2010; Vasilachis de Gialdino, 2011].
28 Классическая (абстрактно-гносеологическая, логико-центричная) концепция истины, связанная с естественно-научным познанием, его объективностью и фактуальностью, перестает работать, поскольку в социологии эмпирический научный факт получает совершенно иную интерпретацию и понимание. Естественно-научный позитивистский факт открытия и познания здесь заменяется актом индивидуального или сетевого конструирования реальности сообществом исследователей. При этом предельно «заостренный» главный эпистемологический вопрос звучит следующим образом: как соотносятся мои знания с теми знаниями, которые возникли ранее и продолжают появляться? Ответ на него заключается в интерпретации собственного опыта, а отсюда – множественность объяснений и релятивистская онтология, которая может дать ответ на «онтологический» вопрос: что и почему мы изучаем (исследуем)?
29 Таким образом, в социальном познании мы имеем фактически различные практики конструирования реальности, обусловленные исторически разными формами институализации (онтология) и личностями исследователей (эпистемология). В результате всякий раз создается свой конструкт, который может быть принят научным сообществом как вклад в совокупное социально-гуманитарное знание. Соответственно, варьируется степень правдоподобия или истинности каждого такого конструкта. Здесь же следует искать ответ на вопрос о природе социальных законов. Критерий повторяемости (идентичности) событий, которую М. Вебер называл социальной закономерностью – прообразом социальных законов – становится очень условным. Более тщательный анализ обнаружит множество несовпадающих факторов (признаков, обстоятельств, условий), которые не позволят интерпретировать события как повторяющиеся. Их идентичность не будет доказана.
30 Отсюда, собственно, следует онтологическое понимание широко используемого в социологии критерия репрезентативности выборки. Репрезентативность будет определяться степенью правдоподобия социального конструкта, который используется в исследовании.
31

Выводы.

32 В настоящей статье мы хотели показать, что онтологическая проблематика (существование внешнего, объективного, нечеловеческого мира), в современных эпистемологических, а по сути – неклассических, подходах если и сохраняется, то существенно трансформируется. Особенно это заметно в социально-гуманитарном познании, которое отрицает многие идеалы классической науки (единая истина, общая над-теория, субъект-объектная дихотомия, возможность доказательства и верификации) и предлагает свои, специфические формы существования научного знания. Такие, как например, степень правдоподобия, вероятностное знание, статистические закономерности. Даже такая строгая, ориентированная на формально-логические методы область гуманитарного знания как право и юриспруденция, своими процессуальными методами познания (расследование, дознание, доказательство) отдельной группы социальных фактов (нарушения закона и определяемые их посредством нелeгитимных практик – преступлений) оперирует исключительно вероятностным определением (установлением) истины. Это подтверждается неустранимыми фактами судебных и следственных ошибок.
33 В других социально-гуманитарных науках и, прежде всего, в социологии (поскольку она в наибольшей степени ориентирована на изучение социальной действительности) онтологическая проблематика с необходимостью плавно переходит в эпистемологию и начинает «растворяться» в ценностно-исторических системах координат. Со своей стороны, эпистемология конструирует новую реальность, которая приобретает онтологические основания. Во взаимных переходах эпистемологии и онтологии возникает размытая граница «нечеловеческой фактичности» (П. Бергер, Т. Лукман). Именно здесь наиболее активно взаимодействуют самые разные языковые реальности – множественная повседневность, многообразия научного – специализированных языковых дискурсов… Где-то здесь институциональный порядок наделяется онтологическим статусом и сливается с внешним миром природы.
34 Еще одно важное замечание. Дихотомическое «противостояние» эпистемологии и онтологии заканчивается в социологическом понимании с появлением, стремительным и необратимым расширением возможностей искусственного интеллекта. Благодаря ему граница собственно человеческого и объективно социального постепенно исчезает.
35 При всем этом, эпистемологическая социология демонстрирует ряд признаков, которые позволяют говорить о ней, как о «сертифицированной» области научного знания. Укажем основные из них.
36 1. Широко используемая практика опредмечивания социологического знания содействует решению онтологического вопроса и обеспечивает, тем самым, статус научности.
37 2. В процессе опредмечивания и гипостазирования на протяжении более столетия в социологии сложился и продолжает развиваться специфический понятийный аппарат, который позволяет развиваться научному систематизированному и экспертному знанию, принципиально отличающемуся от обыденного (повседневного).
38 3. Социология имеет собственную и, во многом, уникальную систему методов получения и обработки знания, которая постоянно развивается (например, из недавних – акторно-сетевая теория, работа с Big Data).
39 4. Наблюдается существенная демаркация между собственно социологическим и иным, вненаучным, прикладным (конкретным) знанием и практиками, такими, как например, маркетинг, полстеринг, политтехнолoгии.
40 5. Социология демонстрирует необходимую для науки прогностическую функцию, однако в силу специфики индуктивного (вероятностного) знания она обеспечивает лишь статистически значимые результаты и закономерности и не может делать однозначных (детерминированных) прогнозов.
41 6. Налицо академичность, которая проявляется, прежде всего, в развитии теоретической социологии, обеспечивается значительным количеством специализированной научной литературы, а также сохраняющимися иерархическими (субординированными) отношениями исследователей в научной среде.
42 7. Процесс создания теорий «среднего уровня», о которых говорил Р. Мертон – это действующая модель развития современной социологии. Она признается большинством исследователей, хорошо сочетается с эпистемологическим релятивизмом – в каждой теории своя интерпретация онтологической проблематики, свое вероятностное – с различной степенью правдоподобия – научное знание.
43 8. Несмотря на существование независимых друг от друга теорий среднего уровня, можно говорить об относительной преемственности и релевантности появляющегося нового знания к существующему и предыдущему, что проявляется, в частности, в высоких показателях уровня цитирования коллег и широком использовании всей совокупности социологических публикаций.
44 9. Наконец, особенно важный признак (критерий) научности для социально-гуманитарного знания – это, по Дж. Александеру, степень его социальной легитимации. Она выражается в наличии запроса на исследования и их результаты со стороны различных социальных акторов и (иногда) проявляется в форме материального вознаграждения и создания условий для работы.

References

1. Alexander J. (2004) General Theory in a State of Postpositivism: The "Epistemological Dilemma" and the Search for the Present Mind. Sociologiya: mеtodologiya, metody, matematichsheskoye modelirovaniye [Sociology: Methodology, Methods, Mathematical Modeling]. 2004. No. 19: 167–204. (In Russ.)

2. Alexander J. (2013) The Meanings of Social Life: Cultural Sociology. Transl. from Eng. by G.К. Оl’khovikov. Ed. by D.Yu. Kurakin. Мoscow: Praksis. (In Russ.).

3. Antwi S.K., Hamza K. (2015) Qualitative and Quantitative Research Paradigms in Business Research: A Philosophical Reflection. European Journal of Business and Management. Vol. 7. No. 3: 217–226.

4. Balakirev А.А., Semenova E.R. (2018) Criteria of Scientific Knowledge. Ural'skiy nauchnyy vestnik [Ural Scientific Bulletin]. Vol. 7. No. 1: 30–32. (In Russ.)

5. Berger P., Luckmann T. (1996) The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge. London; New York: Penguin Books.

6. Certeau M. (2011) The Practice of Everyday Life. Berkley: University of California Press.

7. Dоktоrоv B.Z., Kozlova L.A. (2021) Biographical Analysis in Historical-Sociological Research: Summing up 20 Years of Experience. Interview prepared by Kozlova L.A. Sotsiologitcheskiy zhurnal [Sociological Journal]. 2021. Vol. 27. No. 2: 126–145. DOI: 10.19181/socjour.2021.27.2.8090. (In Russ.)

8. Ighnatov О.D. (2006) Ontology and Epistemology of Ontology in the Philosophy of Science by W. Quine. Мoscow: MGU. (In Russ.)

9. Il’yasov F.N. (2014) Scales and Specific Sociological Measurement. Monitoring obshchestvennogo mneniya [Monitoring of Public Opinion]. No. 1: 3–16. (In Russ.)

10. Kalinnikov L.А. (1990) Categories and Predicates: Kant and Modernity. Kaliningrad: BFU im. I. Kanta. Kant Collection No. 1: 11–26. (In Russ.)

11. Kamal S.S.L.A. (2019) Research Paradigm and the Philosophical Foundations of a Qualitative Study People. International Journal of Social Sciences. Vol. 4. No. 3: 1386–1394. DOI: 10.20319/pijss.2019.43.13861394.

12. Kasavin I.Т., Chevelev S.P. (2004) Analysis of Everyday Life. Мoscow: КАNОN+. (In Russ.)

13. Khan S.N. (2014) Qualitative Research Method Phenomenology. Asian Social Science. Vol. 10. No. 21: 298. DOI: 10.5539/ass.v10n21p298.

14. Koptelov А.О. (2008) Grimaces of Empiriocriticism in the Mirror of Lenin's Theory of Reflection. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Chelyabinsk State University]. No. 11: 165–176. (In Russ.)

15. Koselleck R. (2002) The Practice of Conceptual History: Timing, History, Spacing Concepts. Stanford: Stanford Univ. Press.

16. Koselleck R. (2006) Social History and the History of Concepts. In: Historical Concepts and Political Ideas in Russia of the 16th – 20th Centuries. Iss. 5. St. Petersburg: Aletheia: 33–53. (In Russ.)

17. Lektorskiy V.А. (1980) Subject. Object. Cognition. Мoscow: Nauka. (In Russ.)

18. Lektorskiy V.А. (2001) Epistemology Classical and Non-classical. Мoscow: Editorial URSS. (In Russ.)

19. Lektorskiy V.А. et al. (eds) (2018) Contemporary Tendencies of Epistemology's Development (Round Table Discussion). Voprosy Filosofii. No. 10: 31–66. DOI: 10.31857/S004287440001151-1. (In Russ.)

20. Magomeodv N.G., Каchabekov А.G. (2003) Criteria for the Scientific Nature of Social Knowledge. Makhachkala: Narody Dagestanа. (In Russ.)

21. Mikeshina L.А. (2016) Modern Epistemology of Humanitarian Knowledge: Interdisciplinary Syntheses. Moscow: Polit. encyklopedia. (In Russ.)

22. Mikeshina L.А. (2020) Problem of Values in the Sociological Science: Epistemological Analysis. Sotsiologicheskiye issledovanya [Sociological Studies]. No. 12: 44–53. DOI: 10.31857/S013216250011917-1. (In Russ.)

23. Odintsov А.V. (2018) A Case in Combining Databases of Public Opinion Research. Sotsiodinamika [Sociodynamics]. No. 1: 15–20. (In Russ.)

24. Onipko А.А. (2012) The Specifics of Social Cognition: On the Criteria of Scientific Knowledge in Sociology. Diskussiya [Discussion]. No. 7: 71–74. (In Russ.)

25. Otoo B.K. (2020) Declaring my Ontological and Epistemological Stance: A Reflective Paper. Journal of Educational Thought. University of Calgary. Vol. 53. No. 1: 67–88.

26. Pukshanskiy B.Ya. (1987) Everyday Knowledge. Leningrad: Leningradskii un-t. (In Russ.)

27. Reed I., Alexander J. (2009) Social Science as Reading and Performance. European Journal of Social Theory. Vol. 12. No. 1: 21–41. DOI: 10.1177/1368431008099648.

28. Schutz А. (2003) The Semantic Structure of the Everyday World: Essays on Phenomenological Sociology. Comp. by А.Ya. Аlkhasov; tr. from. Eng. by А.Ya. Alkhasov, N.Ya. Маzluniyanova; ed. of transl. G.S. Batyghin. Moscow: Оbshchestvennoye mneniye. (In Russ.)

29. Searl J.R. (1995) The Construction of Social Reality. New York: Free Press.

30. Semenov Е.V. (2013) Experiments with Manual Control of a Scientific and Technological Complex in post-Soviet Russia. Innovatsii. Nauka. Оbrazovaniye [Innovation. Science. Education]. No. 13: 7–32. (In Russ.)

31. Tikhonov А.V., Меrzliakov А.А., Poshchestnev А.А. (2021) The Latent Group Formation Phenomen in Regions with Different Sociocultural Modernization Levels. Sotsiologitcheskiye issledovanya [Sociological Studies]. No. 10: 139–148. DOI: 10.31857/S013216250012270-0. (In Russ.)

32. Toshchenko Zh.Т. (2019) From Phenomenon to Noumenon: а Methodological and Methodic Search. Sotsiologitcheskiye issledovanya [Sociological Studies]. No. 4: 3–14. DOI: 10.31857/S013216250004582-3. (In Russ.)

33. Tuli F. (2010) The Basis of Distinction between Qualitative and Quantitative Research in Social Science: Reflection on Ontological, Epistemological and Methodological Perspectives. Ethiopian Journal of Education and Sciences. Vol. 6. No. 1: 97–108. DOI: 10.4314/ejesc.v6i1.65384.

34. Vasiliachis de Gialdino I. (2011) Ontological and Epistemological Foundations of Qualitative Research. Qualitative Social Research. Vol. 10. No. 2. Article no. 30. DOI: 10.17169/fqs-10.2.1299.

35. Weber M. (1990) Science as a Vocation. In: Weber M. Selected Works. Moscow: Progress: 707–735. (In Russ.)

Comments

No posts found

Write a review
Translate