Везде
Students of the Digital Age: Life Meanings in the Realities of Belarusian Society
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Students of the Digital Age: Life Meanings in the Realities of Belarusian Society
Annotation
PII
S013216250013571-1-1
DOI
10.31857/S013216250013571-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Vadim F. Gigin 
Occupation: Dean of the Faculty of Philosophy and Social Sciences
Affiliation: Belarusian State University
Address: Belarus, Minsk
Zhanna Grischenko
Occupation: Associate Professor
Affiliation: Belarusian State University
Address: Belarus, Minsk
Edition
Issue 1
Pages
110-120
Abstract

The article attempts to answer the question of what life meanings are invested by students of the digital age in a set of traditional values for the national culture? Based on the survey results and experimental attempts to “decode” semantic imprintings/impressions dominating the modern student environment, it is concluded that a new culturological archetype of student youth is being formed, which already today determines the direction of transformations in the mental tracks of youth. This imbalance between traditionally normatively signified and really meaningful, presented in the concept of “vital meanings” of students of the modern era, is gaining more and more expressive proportions. The trends objectified in the results of the study provide the basis for a critical rethinking of a whole range of problems: from the split of generations and the “slipping” of the principle of intergenerational continuity, to raising the question of the beginnings of the national culture transcoding. According to the authors, the euphoria of freedom of self-realization, faced with a limited social backlash given by the trauma society, turned out to produce a forced manipulation effect on modern students generation in the form of adaptive activity.

Keywords
digital technology generation, value model, life meanings, imprinting effect, cultural archetype, mental routes, social change, rationalization of competence
Received
25.01.2021
Date of publication
10.02.2021
Number of purchasers
6
Views
72
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1

Специфика исследовательского объекта.

2

Наш исследовательский интерес сфокусирован на современном поколении студенчества (2016–2020 гг. обучения), что позволяет воспринимать его как феномен рубежа столетий (1999–2002 гг. рождения). Формирующийся на наших глазах человеческий потенциал приобретал со временем все более выраженные реальные очертания. И, как оказалось, далекие от наших иллюзорных представлений. Повседневное общение со студенческой аудиторией и наблюдение за нею сопровождалось все более осязаемым и прогрессирующим за последние годы недопониманием, настороженностью и растущей отчужденностью между двумя полюсами единого образовательного пространства. Это взаимодействие сопряжено с драматическим ощущением невозврата, что характерно для преодоления порога бифуркации. Хотя разворачивающийся ход событий предполагает вариативный спектр возможных сценариев развития социума, уже в настоящем предвосхищающих «типологическое ядро социокультурного генома современной цивилизации» [Степин, 2017: 9]. И есть основания предполагать, что именно современное поколение студенческой молодежи, вошедшее в историю как поколение цифровых технологий, сыграет в этом процессе главную роль. И потому, кому как ни социологам, отвечать на вопрос, куда же этот самоорганизующийся хаос повседневности в конечном итоге нас приведет?
3 Выбранный нами объект – современное студенчество – имеет ряд особенностей, как с точки зрения оригинальности своей диспозиции в исторически развивающемся процессе смены поколений, так и неординарности обстоятельств своей социализации, заданных объективным ходом истории:
4 1) перед нами идеальный образец постсоветского поколения студенчества. Его появление на свет отмечено фактором пространственно-временной дистанцированности от советского прошлого, которого они не знали;
5 2) начальные этапы (школа, вуз) их социализации пришлись на период десоветизации (носившей, заметим, в Беларуси достаточно мягкий характер), деидеологизации, пролонгированной во времени до наших дней, что позволяет маркировать интересующий нас молодежный сегмент как «детей тотальной социальной аномии»;
6 3) его сущностной характеристикой является органичное погружение в мир цифровых технологий, который они успешно освоили уже в младшем школьном возрасте; 4) именно на их долю выпала участь испытать на себе всю масштабность модернизационного образовательного процесса с его впечатляющими инновациями: компьютеризацией, оптимизацией, коммерциализацией, компетентовизацией, формализацией, дегуманитаризацией и, как следствие, дегуманизацией.
7 Сопряженность перечисленных факторов оказала решающее влияние на формирование особенностей современного студенчества с заявкой на самостоятельность его культурологического архетипа.
8

В лабиринтах исследовательского скептицизма.

9

Основополагающим методологическим основанием для обозначенных исследовательских инициатив стало известное науке противоречие между означаемым и означающим. Известно, что данное противоречие в социологии уходит в сферу феноменологии и анализа повседневности через рефлексию обыденных практик. Так, у А. Шюца означающее (смысл) выводится из сознания субъекта и ему же приписывается конструирование самой социальной реальности [Щютц, 2003]. В культурсоциологии Дж. Александера – это «смыслы социальной жизни», регулирующие жизнь общества и конструирующие социальную реальность [Александер, 2013].
10 Интересен в обозначенном субъектном подходе к личности структурный конструктивизм П. Бурдье, объективированный в понимании и интерпретации категории «габитус». Последняя трактуется как своеобразная матрица восприятия мира, сформированная опытом жизнедеятельности социального агента, и параллельно как принцип производства этого мира, опять же через практики жизнедеятельности социального агента [Бурдье, 1993: 125].
11

Символично, что в отечественной социологии данный методологический поворот с объектной на субъектную плоскость анализа тоже ознаменовался акцентированным вниманием к концепту «смыслы» как мотивационного стержня-стимула, лежащего в основе окружающей нас социальной реальности. Выразительна с этой точки зрения концепция социологии жизни Ж.Т. Тощенко [2016], где понятие «смысл» обозначает «некую итоговую, ключевую совокупность показателей происходящих изменений социальной реальности, глубинного содержания бытия» [там же: 8]. У Ю.А. Зубок и В.И Чупрова данная линия прослеживается в категории «смысложизненные ценности», которым приписывается «саморегуляционный потенциал жизненных стратегий и эффективности жизнедеятельности» [Зубок, Чупров, 2018: 4].
12 Сложности методико-процедурного аспекта практического решения проблемы замыкаются на реактивности социологического инструментария и его крайне низкой разрешающей способности к улавливанию смыслов. Последние не только относятся к глубоко внутренним, латентным паттернам поведения, но и представляют собой своеобразный симбиоз сознательного и бессознательного, что крайне затрудняет их операционализацию. Кроме того, важно учитывать, что современный студент – это своеобразный феномен рационализированной компетентности, сформированный отечественным образованием, определяющим в последние десятилетия так свою сверхзадачу. Поэтому можно предположить, что в массовых анкетных опросах респондент-студент с легкостью «просчитает» традиционные уловки прямых, косвенных и контрольных вопросов с точки зрения логической согласованности своих ответов. Также следует принять, что исследователь и студент репрезентируют принципиально различные поколенческие и культурологические архетипы, поэтому остро стоит проблема коммуникативной адекватности.
13 На первом этапе эта проблема решалась известным науке методом свободных ассоциаций, позволяющем испытуемым выйти за рамки заранее сформулированного исследователями набора ценностей и окунуться в ситуацию полной свободы самостоятельных рефлексий при необходимости репрезентации собственного «Я». Органичность самой ситуации диктовалась обстоятельствами знакомства с преподавателем (исследователем) на первой лекции в самом начале учебного года. Как и следовало ожидать, в рамках спонтанной самопрезентации студенты называли наиболее типичные для себя социальные роли, смысловая и логическая коннотация которых вывела на определение набора доминирующих в студенческой среде ценностей. Смысловая определенность последних детализировалась на втором этапе исследовательского поля, построенном в формате тестирования. Основной целью второго этапа стало определение меры выраженности смысловых запечатлений (импринтингов) в сознательных/бессознательных паттернах поведения студенческой молодежи. Тестовая методика состояла из набора суждений, часть из которых была заимствована из популярных брендов телевизионной рекламы национального телевидения (например, «Беларусь – страна для жизни!») а другая часть – из опыта внутригруппового общения студенческой аудитории (например, «Признаю лишь официальный брак с печатью в паспорте»). 1
1. Эксперимент проводился среди студентов различных факультетов (естественного и гуманитарного циклов) ведущего вуза страны – Белорусском государственном университете. Объем выборочной совокупности на первом этапе исследования (метод свободных ассоциаций) – 300 человек (1,2 курсы), на втором этапе (тестирование) – 500 человек с подключением 3–4 курсов. Единицами отбора стали студенческие группы (численностью в среднем по 30 человек) при обязательном соблюдении принципа сохранения целостности группы, что служило основанием для вывода о репрезентирующем эффекте типичного студенческого коллектива с точки зрения представительности выходцев из различных слоев, мест проживания и рождения, семейного достатка, успеваемости, активности, формальному и неформальному лидерству в группе и др.
14 Суждения (всего 30) в хаотичном порядке были объединены в едином формате карточки-теста, который предлагался для оценки студенческой аудитории. Поскольку каждое из включенных в процесс тестирования суждений было гомогенно по содержанию конкретной ценности, полученные результаты импринтинговой выраженности и популярности в студенческой среде смысла-суждения позволяли констатировать реальную смысловую «заполненность» актуального ценностного ряда, полученного по итогам этапа свободных ассоциаций.
15 Таким образом, коррекция методико-процедурного аспекта в контексте решения задачи углубления в смысловой мир современного студента в нашем случае шла в направлении: а) сознательного отказа со стороны исследователей от традиционного анкетного опроса в формате вопрос-ответ; б) уравновешивания баланса участия в исследовательском процессе двух его сторон: исследователей и испытуемых, вплоть до задействования студентов в подборе тестовых суждений.
16

Миражи свободы самореализации.

17 Полученные результаты обратили на себя внимание не только резким сокращением набора актуальных ценностей (что вполне закономерно для метода свободных ассоциаций), но и их традиционной направленностью. Фактически круг актуального для современного студенчества ценностного набора как эффекта самопроизвольного определения респондента ограничился пятью основными ценностями: самореализация, учеба, семья, любовь (дружба) и патриотизм (табл. 1). Заметим, что в традиционных шкалах социологического анкетного опроса данный набор, как правило, включает перечень от 15 до 20 ценностей.
18

Таблица 1. Актуальные ценности студенчества

Суждения, высказанные студентами Количественный эквивалент (в %) Актуальные ценности современной студенческой молодежи (проекция исследователей)
«Я – студент(ка)» 66 Учеба
«Я – Личность», «Я – Человек», «Я – лидер», «Я – субъект воли», «Я – игрок», «Я – творец», «Я – созидатель», «Я – поэт» и др. 63 Самореализация
«Я – сын (дочь)», «Я – сестра (брат)», «Я – внук (ка)» 60 Семья
«Я – любимая(ый)», «Я – друг» 30 Любовь (дружба)
«Я – белорус» 10 Патриотизм
19 Отметим вариативность суждений, отражающих установку на личностное самовыражение. В общей совокупности полученных вариантов самовыражения с такой эпатирующей смысловой направленностью (63%) совпадающие формулировки воспринимались скорее, как исключение нежели правило. Наряду с этим, культивируемая современным студенчеством модель самореализации отмечена выраженной установкой на автономизацию, не допускающую никакого авторитетного влияния со стороны, более того, рассматривающего его как реальную угрозу своей автономии и независимости. Предпринятые попытки конкретизации вероятностного круга имен для аналогии с «идеалом», «образцом», «примером» среди исторических или литературных героев, кумиров прошлого или настоящего, включая родителей и педагогов, не только не дали результатов, но и сопровождались яростным противостоянием студенческой аудитории самой идее их поиска.
20 Понятно, что сопутствующая перестройке атмосфера обвального нонконформизма, выразившаяся в огульном пересмотре страниц истории, ее героев, сносом памятников и переименованием улиц, инспирировала волну накрывшего большинство нигилизма, переходящего в откровенный сарказм и цинизм в случае с поколением социальной аномии. Прозрение в том, что отрицание прошлых истин далеко не всегда рождает истину в настоящем, пришедшее чуть позже к поколению родителей, оказалось слишком запоздалым и не спасло ситуации. Дети тотальной аномии оказались без духовной опоры = нравственного авторитета старшего поколения, которое вошло в историю как поколение неудачников-челночников, обманутых ходом истории и судьбой.
21 Сегодня мы можем с уверенностью сказать, что самым трагичным последствием начального периода перестройки стало пренебрежение к историческому прошлому, которое, в конечном итоге, и породило межпоколенческий духовный раскол. Более того, это нанесло сокрушительный удар по воспроизводству принципа преемственности поколений, обрекая молодежь на отчуждение и самоизоляцию в программировании собственного проекта самореализации с заявкой на самостоятельный поиск жизненных стратегий. Красноречивым свидетельством этому стала реакция студенческой аудитории на понимание феномена «Личность».
22 Включенное на втором этапе в тестовую методику суждение «Личность — это способность оставаться собой» получило неожиданно максимально выраженный смысловой импринтинговый эффект, зафиксированный фактически у 90% студентов. Более того, расширяющиеся горизонты прогрессирующей индивидуализации сознания молодого поколения не исключили крайних ориентаций с выраженной эгоистической направленностью на удовлетворение личностных амбиций посредством заявки на ожидание от общества соответствующего социального признания в случае достижения успешного результата. «Для меня очень важно общественное признание» – более 70% эффекта смыслового запечатления. Персонализация успеха, таким образом, становится не просто мотивационным стержнем, но и смыслоформирующим принципом саморегуляции для современного студенчества.
23 В идеале это была заявка на колоссальный социальный эксперимент, своего рода прорыв в общественном сознании: абстрагированность от традиций прошлого, отсутствие идеологической зашоренности, стремление к свободе самовыражения плюс возросший порог компетентности, – все это создало по умолчанию благоприятную почву для ожидаемости оригинального молодежного проекта самореализации, ориентированного на достижение социально одобряемого жизненного успеха. Никогда ранее, мы не сталкивались с таким выраженным в среде современного студенчества мотивом личного первенства. Это наглядно подтверждают результаты тестирования, обнаружившие мощный когнитивный импринтинг установки на достижение первенства (лидерства).
24 Таким образом, перед нами закономерный итог рационализирующейся компетентности студенчества образца ХХI столетия с выраженной свободой самореализации, прагматической составляющей программы жизненного успеха и культивируемым инструментальным подходом к ее реализации, хотя и не лишенных ожидаемости социального одобрения. В центре мироздания предложенного проекта находится «Я» личности, на которой сфокусирован весь инструментальный арсенал социальных каналов самореализации. При этом смысловая загруженность концепции продуктивной саморегуляции во многом не стала оригинальной, ибо не исключила традиционные для общества практики и стимулирующие факторы. Здесь так же, как и в предшествующие эпохи, признается значимость: денег («Жизненный успех определяется наличием денег» – 60%); наработанного социального капитала («Жизненный успех определяется наличием полезных связей» – 64%); карьеры («Личностный успех – это достижение высот карьерного роста» – 50%); профессионального мастерства («Быть успешным означает для меня достижение высот профессионального мастерства» – 80 %). Параллельно появляются и принципиально новые референты жизненного успеха, например, приближенность к власти – «Жизненный успех я связываю с властью» (26%); возможность уехать за рубеж для продолжения учебы и повышения своей конкурентоспособности на рынке труда – «Я бы уехал из страны, если бы представилась возможность» (85%).
25 Очевидно, что объективированные тенденции можно рассматривать с позиции их стимулирующего эффекта для личности и конструктивного социального резерва для общества в целом. При этом стоит учитывать принципиально иные мировоззренческие подходы современного студенчества к переоценке сложившихся отечественных практик саморегуляции.
26 Предложенная на третьем этапе исследования задача подготовки эссе (всего 78 вариантов из числа пожелавших осветить тему «Как я вижу перспективы своей самореализации») раскрыла палитру смыслов, которые обнажают студенты в ярком искреннем стиле, достойном эмоциональности нарратива. Речь идет о «социальной сатисфакции» как крупномасштабной целенаправленной стратегии государства, отраженной в его «нормативной базе как элементе культуры общества». Точнее, именно нормативная база как слагаемое культуры общества должна опосредовать данный справедливый обмен на «системном и императивном уровнях» как закон. Поэтому «социальное признание» как необходимый атрибут саморегуляции объективируется в таком перечне осознанных молодежью смысловых верификаций и критериев-стимулов, как «наличие достойного заработка», «престиж избранной профессии», «авторитетность статусной позиции», «ощущение востребованности», «справедливость оценки», «прозрачность вертикальной мобильности», «гарантии трудоустройства» и многое другое, что давно вошло в анналы управленческих прерогатив, так и не став нормой нашей современной культуры.
27 Таким образом, проект свободной творческой самореализации, о котором так смело заявило студенчество цифровых технологий, оказался бесперспективным уже в самом начале своей разработки, ибо не учел разбалансировки ресурсных возможностей между креативным потенциалом отдельной личности и отсутствующими возможностями травмированного общества с его затянувшимся постреволюционным синдромом. Сложно в этой связи не согласиться с Ж.Т. Тощенко в акцентированных им выводах о доминантных характерологических особенностях общества травмы, транслируемых концептами «социальной турбулентности» и «неопределенности», что в итоге обусловило резкое падение творческого потенциала личности [Тощенко, 2020: 273–290]. Для молодежной среды, поставленной перед необходимостью поиска выхода из тупика парадоксальной реальности, последняя обернулось закономерностью замены творческого потенциала созидателя на имитационную активность рядового приспособленца, вынужденного (в целях прагматической целесообразности) делать ставку на традиционно «работающие» в обществе механизмы саморегуляции. Как следствие, произошло резкое сужение пространства социального люфта творческой самореализации, поставившее заслон на оптимистическом исходе событий и для личности, и для страны.
28

Демотивация учебного процесса.

29 Особенно выразительно данное противоречие между желаемым и действительным находит отражение в восприятии современным студенчеством учебного процесса. С одной стороны, полученные результаты регистрируют фиксированную установку первокурсников на достижение личного первенства в учебе (77%) и, более того, актуализацию мотива достижения на самом первичном этапе обучения. Однако, с другой стороны, уже на втором году обучения акценты смещаются в сторону мотивации совсем иного рода: «Я всегда переживаю за результаты сессии» (82%). Среди них лишь четверть (около 20%) остается приверженной своему изначальному стремлению к лидерству и подтверждению своих успехов в общественном мнении студентов и преподавателей. Остальные вынуждены вполне сознательно переформатировать себя на необходимость любым путем избежать неудачи и возможных проблем, связанных с пересдачами и отчислением из вуза в случае «завала» экзаменационной сессии. Ситуация вполне естественная в условиях доступности высшего образования, где за одной скамьей в студенческой аудитории оказываются вчерашние школьники с различными уровнями подготовки и успеваемости.
30 Однако, если мотивация лидерством предполагает стимулирование активных конструктивно-творческих интенций личности, то боязнь неудачи изначально обрекает личность на пассивную приспособленческую реакцию. В итоге может массово распространятся адаптационно-приспособленческая модель самореализации, но с одним существенным нюансом. Обозначенные тенденции характерны для поколения с принципиально иным культурологическим архетипом, типологическим ядром которого является усвоенная свобода самореализации в смыслах личностно персонализированной программы жизненного успеха и соответствующими духу времени стратегиями ее выполнения. Поэтому предложенная им альтернатива «выживания» в адаптационном режиме приспособления к ситуации, способна разрушить весь творческий потенциал поколения цифровых технологий, завоеванный таким сложным путем революционных преобразований социума, который демонстрирует нам современная отечественная история. Самое шокирующее – пустить весь этот аккумулированный в интенциях к творчеству энергетический импульс в адаптационно-приспособленческий формат активных манипуляторов-имитаторов, да еще и вооруженных соответствующими, хорошо усвоенными социальными технологиями. Что, собственно, мы и наблюдаем в настоящем, убедительно подтверждающим вывод о том, что формирование компетентности современной генерации студенчества пошло в направлении усвоения навыков технологии обучения безотносительно к его духовно-познавательной культуре. Тем более что внедренная в Беларуси десятибалльная система оценки успеваемости значительно облегчила для преподавателей задачу достижения формального благополучия ситуации. Не случайно динамика восприятия учебного процесса студенческой аудиторией отмечена выраженной амбивалентностью. Так, например, «Главное для меня сегодня – это учеба» принимается 58% студентов, а 40% отрицают ориентированность на профессию как перспективную область самореализации, согласившись с суждением «Меня не волнует, буду ли я работать по профессии». И, наконец, 25% вполне откровенны в своей формальной ориентации: «Я пришел сюда за дипломом, а не за знаниями». Подобная амбивалентность свидетельствует, главным образом, о том, что для половины, задействованных в учебном процессе студентов, учеба как сфера преломления самореализации и основа саморегуляции не несут в себе инструментальной смысловой ценности. Никогда ранее мы не сталкивались с таким выраженным противоречием между процессами самореализации и их ограниченном преломлении в смыслообразующей для студента сфере деятельности ‒ учебном процессе.
31 Вопрос стоит конкретно: если не в основной области повседневной занятости, то какой из них будет отдано предпочтение? И какова степень риска для общества и его молодого социального агента, мотивированного изначально стремлением быть лидером и подвергнутого фрустрации своих установок с включением в учебный процесс при осознании завышенного порога своей самооценки? Хорошо, если он найдет себя в другой сфере жизнедеятельности Высшей школы, например, в общественной работе. А если нет? Где гарантии того, что амбициозные установки личностного самовыражения с заявкой на признание успеха не найдут выхода в иной, в том числе социально опасной сфере, не исключая единичного performance со стрельбой? Тем более что прецеденты уже не обошли нас стороной, привлекая внимание социально опасным выражением персонализированного «успеха».
32

Начало конца института семьи?

33 Рационализирующееся сознание поколения современных студентов достаточно четко и уверенно определилось и в своем отношении к семье. Ее инструментально-смысловой потенциал оценивается сегодня как фактор торможения процесса успешной личностной самореализации гораздо выразительнее, чем сопутствующее ему обстоятельство. Смыслы, которые обнаруживает студенчество в данном аспекте, далеки от нормативно-традиционных истоков отечественной духовной культуры. Несмотря на доминантную настроенность на семью и признание ее ценности как слагаемого любви и счастья (табл. 2), прослеживается устойчивая тенденция экстраполяции данного вывода исключительно на родительскую семью. Об этом свидетельствует контент-анализ текстов эссе («Что значит для меня семья?», всего 60 вариантов), подготовленных студентами на заданную тему. Именно с родительской семьей связываются чувства привязанности, ощущение очага уюта, взаимопонимания, поддержки материальной и моральной. Но ни в одном из представленных вариантов эссе мы не нашли попыток переключения внимания на свою собственную семью, хотя бы в контексте прожективной ситуации. Обнаруженные тенденции в структуре смысловых запечатлений очевидны своим выраженным эффектом в направлении: а) распространения свободного сожительства как инновационной формы брачных отношений; б) отрицания репродуктивной функции семьи как основной; с) отсутствием ответственности за партнера, с легкостью заменяемого в случае утраты чувств или переключения внимания на другого (табл. 2)
34 Очевидно, что прогрессирующая в студенческой среде динамика смысловых предпочтений свободных семейно-брачных отношений принципиально меняет маршрутную карту движения в направлении актуальных социальных девиаций. Отклоняющимся сегодня следует признать тот вектор смысловых ассоциаций, который все выразительнее остается в меньшинстве, ощущая свою отчужденность от окружающего мира. Его затянувшаяся турбулентность загоняет эту чудом сохранившуюся в рамках традиционной нравственно-этической модели часть молодежи в формат замкнутости, провоцируя внутрипоколенческий раскол такой же силы выраженности, как и межпоколенческий.
35

Таблица 2.  Выраженность смысловых запечатлений семьи по результатам тестирования студенческой молодежи (в %)

Суждение теста Полностью Согласен Скорее согласен Скорее не согласен Категорически не согласен
Главный смысл брака – это рождение и воспитание детей 10 22 45 23
Признаю лишь официальный брак с печатью в паспорте 18 28 31 23
«Не получилось с Машей – получится с Дашей» 12 35 26 27
Главное для счастья – это крепкая семья 24 47 22 7
36

Перечисленные тенденции ввиду своей эмоционально-психологической привлекательности и рациональной целесообразности способствуют массовому распространению соответствующего поведения в среде современной студенческой молодежи (и не только). Общество остается до сих пор безучастным к эксплуатации молодежью условий нравственно-гуманитарной деградации в своих интересах и себе во благо. А если при этом вспомнить выводы биолога Р. Докинза о том, что при передаче культурного наследия, наибольшей устойчивостью обладают «мемы» – единицы ретрансляции культурного кода, которые «эксплуатируют среду на собственное благо» [Докинз, 2013: 448], то в самый раз задуматься о началах крушения традиционного института семьи.
37

Патриотизм в контексте космополитического плато.

38 Сразу оговоримся, что мы далеки от иллюзий в том, что социогеном исторической памяти способен приблизить представителей новой генерации студенчества к пониманию высших образцов духовных практик, которыми изобилует наша общая отечественная история. Взять, к примеру, известный своей в высшей степени патриотической выраженностью девиз «Жизнь – Родине, честь – никому!» Включенный в тестовую методику словесный эквивалент суждения впечатлил своим смысловым импринтинговым антиэффектом: 86% современной студенческой аудитории отвергли суждение (в половине случаев из них, даже не поняв смысла, – «О чем это?»), а 14% согласились принять этот патриотический слоган, но лишь с определенными оговорками (см. табл. 3).
39

Таблица 3.  Выраженность смысловых импринтингов патриотизма по результатам тестирования студенческой молодежи (в %)
40
Суждение теста Полностью согласен Скорее согласен Скорее не согласен Категорически не согласен
Я – белорус и горжусь этим 15 46 29 10
Беларусь – страна для жизни 2 27 60 11
Я бы уехал из страны, если бы представилась возможность 49 36 11 4
«Жизнь – Родине, честь – никому!» 2 12 52 34
41 Патриотизм в наши дни тоже приобретает черты рационализирующихся компетенций молодой генерации, выходящей в самостоятельную жизнь в новом столетии. Наиболее ярко это проявляется в аспекте студенческой самоидентификации. Именно ее смысловая вариативность является своеобразным кодом для понимания и трансляции представлений новой генерации о патриотизме. Символичным диссонансом, например, выглядит несогласованность запечатленных смысловых эффектов между суждениями о национально-этнической и социально-гражданственной солидаризации. «Я – белорус и горжусь этим» получает поддержку 61% студентов, а призывно звучащий с экранов национального телевидения слоган «Беларусь – страна для жизни!» набирает лишь половину 30%. Таким образом, доминантная часть гражданственной самоидентификации (70%) актуализируется в направлении расширяющегося в молодежной среде недовольства современными реалиями и ближайшими перспективами трансформации страны (см. табл. 3). Последнее убедительно продемонстрировали события в Беларуси, связанные с политическим кризисом летом-осенью 2020 г. Именно молодежь поколения цифровых технологий впервые заявила о своей политической субъектности в пространстве разворачивающегося в стране протестного движения.
42 Это была энергетически мощная волна возможного реванша за нереализованный потенциал и неопределенность будущего. Не случайно особую протестную активность выразили студенты старших курсов, ибо завершение образовательного процесса, когда личное, понятое через сформированный идеал самореализации в контексте проекта жизненного успеха, вступает в конкуренцию с общественным, в большинстве случаев не имеющего ликвидного выражения и, соответственно, теряющего свою привлекательность в условиях нарастающей личностной рациональности восприятия окружающего мира.
43 Диспозиция студенчества в спонтанно формирующейся структурной гомогенности сильно выделялась. С одной стороны, основной акцент был сделан на эмоционально-визуальной стороне процесса, где селфи на фоне толпы или попадание в кадр, запечатлевший сопротивление правоохранительным органам, вброшенные в сеть видеоклипы и видеоролики с призывами к переменам и справедливости, значили гораздо больше, чем ответы на вопрос по существу: «О каких собственно переменах идет речь?» И кроме мотивации заинтересованности в новизне и смене власти, добиться чего-то содержательно более конкретного в преломлении, например, к основной сфере деятельности – качеству образования, оказалось нереальным. В этой связи, с другой стороны, фактор когнитивной недостаточности сопутствовал всему процессу вхождения молодой, спонтанно формирующейся политической субъектности в реальное поле политики Беларуси. Особенно остро проблема зазвучала на фоне избранного студенчеством в качестве символа борьбы за справедливость бело-красно-белого флага, природа которого связана с историей Белорусской Народной Республики (БНР), провозглашенной в 1918 г. Для значительной части взрослого электората, в том числе и некоторых участников протестов, данный символ прочно ассоциируется с коллаборационистами, действовавшими на территории Беларуси в годы нацистской оккупации. Такое демонстративное пренебрежение к сравнительно недавнему историческому прошлому страны со стороны молодежного сегмента привело к межпоколенческому расколу внутри самого протестного движения, что, в конечном итоге, предопределило его исход. Подключение к нему радикальной национальной оппозиции, в большинстве своем проживающей за рубежом (Польша и Литва), усилило эту поляризацию по привычному сценарию противостояния между «красными» и «белыми». Не имеющая опыта общественно-политической институционализации и вдохновленная эффектом самоорганизации (на начальных этапах протеста), студенческая молодежь даже не заметила, как произошла подмена ее самоорганизующейся субъектности на управляемую извне объектность целенаправленных манипуляций. Повестка дня была изменена в направлении геополитического противостояния и борьбы с внешними врагами. Кульминацией перелома стала эффектная картинка, облетевшая весь мир, на которой запечатлен президент Беларуси с автоматом в поднятой руке. Именно через восприятие данного документального факта выразил себя реальный спектр не только межпоколенческого, но и более глубокого идейно-политического раскола в оценке ситуации. Сторонники протеста сошлись во мнении о грозном властителе-диктаторе, устрашающем собственный народ в борьбе за сохранение власти. А для значительной части общества данный образ стал символом воли и мужества политического деятеля в решительной схватке не столько за власть, сколько за порядок и стабильность в собственной стране.
44 Подобные жанровые треки во взаимоотношениях поколений, особенно в политическом сюжете, как правило, завершаются типичной пессимистической риторикой: для старшего поколения логической фразой «Упустили молодежь! Кому ж Родину защищать, случись что?», а для молодежи – снисходительными ремарками – «Пока не дождемся естественного ухода предшествующих поколений, счастья не видать!» Эти смысловые запечатления могут служить факторами межпоколенческой дифференциации, в том числе, и в отношении к патриотизму. Для поколения цифровых технологий оно формировалось под влиянием обрушившегося на них глобальных информационных потоков и пролонгированной во времени деидеологизации и пошло в направлении локализации патриотических чувств, ассоциативно связанных с ощущением малой Родины, зачастую в образах родного города, деревни и даже улицы, на которой родился и жил. В патриотической составляющей любви к малой Родине обязательна приоритетность личностного начала и комфортность существования. Если она исчезает по каким-либо причинам, то включается прагматическая мотивация, не исключающая возможности замены обстоятельств, в том числе и географической дислокации личности с видом на жительство. Тем более что своеобразие белоруской ситуации связано еще и с тем, что патриотизм здесь никогда не замещался выраженным национализмом. К сожалению, устойчивый характер образовавшегося в студенческой среде космополитического плато на уровне 85% в условиях отсутствия гарантий самореализации в родном Отечестве усиливает тенденцию предпочтительности выбора прозападного вектора развития. В строгих рамках традиционной национально-нормативной культуры и ее поддержки интеграционных процессов с восточным соседом – Россией остаются на сегодня не более четверти (25%) студенческой молодежи.
45 Нам понятна озабоченность российского исследователя В. Радаева относительно наличия рисков для обществоведов – упустить этот коренной социальный перелом и разрыв между поколениями [Радаев, 2019: 29]. Вынуждены, однако, признать, что указанные процессы уже вышли из тени своей латентности на улицу, рельефно обозначив столкновение культур и переформатирование кода национальной культуры. Риски, к сожалению, не исчезли, а скорее возросли.

References

1. Alexander J. (2013) The Meanings of Social Life: A Cultural Sociology. Moscow: Praxis. (In Russ.)

2. Bourdie P. (1993) Sociology of Politics. Ed by N.A. Shmatko. Moscow: Socio–Logos. (In Russ.)

3. Dawkins R. (2013) The Selfish Gene. Moscow: Corpus. (In Russ.)

4. Radaev V. (2019) Millennials: How the Russian Society Changes. Moscow: Izd. dom Vysshey shkoly ekonomiki. (In Russ.)

5. Schutz A. (2003) Semantic Structure of the Everyday World: Essays on Phenomenological Sociology. Moscow: Institut fonda “Obshchestvennoe mnenie”. (In Russ.)

6. Stepin V.S. (2017) Civilization in the Epoch of Changes: Search for New Development Strategies. Zhurnal Belorusskogo gosudarstvennogo universiteta. Sotsiologiya [Journal of the Belarusian State University. Sociology]. No. 3: 6–13. (In Russ.)

7. Toschenko Zh.T. (2016) Sociology of Life. Moscow: YUNITI-DANA. (In Russ.)

8. Toshchenko Zh.T. (2016) Meannig of Life: an Analysis from Positions of Sociology of Life. Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Studies]. No. 11: 3–14. (In Russ.)

9. Toshchenko Zh.T. (2020) Trauma Society: between Evolution and Revolution (Experience of Theoretical and Empirical Analysis). Moscow: Ves Mir. (In Russ.)

10. Zubok Yu.A., Chuprov V.I. (2018) Life Values in the Cultural Space of the Russian Youth. Nauchnyj rezultat. Sotsiologiya i upravlenie [Research Result. Sociology and Management]. Vol. 4. No. 3: 3–13. (In Russ.)

Comments

No posts found

Write a review
Translate