Error _selectel_forbidden_access
Везде
The Strong Program in Cultural Sociology: Balancing between Culturalism and Scientism
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
The Strong Program in Cultural Sociology: Balancing between Culturalism and Scientism
Annotation
PII
S013216250012418-2-1
DOI
10.31857/S013216250012418-2
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Ruslan G. Braslavskiy 
ORCID: 0000-0001-6522-7095
Occupation: Senior Researcher
Affiliation: Sociological Institute of FCTAS RAS
Address: Russian Federation, St. Petersburg
Edition
Issue 2
Pages
26-38
Abstract

The Strong Program in cultural sociology by J. Alexander and his colleagues since the mid-1980s is considered а major carrier of the cultural turn in sociology. Supporters and critics of the Strong Program tend to focus on its central thesis of “cultural autonomy” and on the challenge it poses to traditional, institutionally oriented social science. On the contrary, the article focuses on the “scientific” intensions of the Strong Program and the resulting ambiguities, limitations and contradictions for cultural-sociological theorizing. 

Keywords
cultural sociology, cultural autonomy, scientism, analytical theorizing, sociological paradigm of civilizational analysis
Acknowledgment
The work was supported by RFBR (Research project No. 19-011-00950).
Received
24.02.2021
Date of publication
25.03.2021
Number of purchasers
6
Views
38
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Эпистемологический стиль социологии как научной дисциплины сформировали в середине XX в. подходы, отводившие культуре роль зависимой от более «реальных» факторов. Охвативший в последующие десятилетия социогуманитарные науки «культурный поворот» Дж. Александер в социологии описал как переход от «социологии культуры» к «культурсоциологии», разграничив «слабую» и «сильную» программы социологического анализа культуры [Alexander, 1996; Alexander, Smith, 2010: 13]. В написанном им вместе с Ф. Смитом «манифесте» культурсоциологии «сильная программа» провозглашает культуру повсеместным аналитическим измерением социальной жизни и независимой переменной, вносящей в формирование социальных действий и институтов «столь же важный вклад, как и более материальные и инструментальные силы» [Александер, Смит, 2013: 59].
2 В оценках сильной программы в культурсоциологии внимание, как правило, сосредоточивается на ее центральном тезисе «автономии культуры» и на вызове, который она бросает ортодоксальной социологии, базирующейся на предпосылке «автономии социальной структуры» [Гоулднер, 2003: 78]. Самими авторами манифеста сильная программа позиционируется в качестве «явного» и «главного носителя культурного поворота в социологии» [Alexander, Smith, 2010: 20, 13]. Как правило, последователи и благожелательно настроенные комментаторы акцентируют принципиальный «антиредукционистский» и «интерпретативистский» (напр.: [Куракин, 2010; Кравченко, 2010]), а оппоненты и менее лояльные критики – радикальный «идеалистический» и «релятивистский» характер сильной программы культурсоциологии (напр.: [McLennan, 2005; Steensland, 2009]). Полагаем, что для представителей обоих лагерей мог бы оказаться приемлемым эпитет «антисциентистский» в определении эпистемологического облика проекта культурсоциологии, хотя и с различающимися для каждой из сторон смысловыми нюансами и оценочными коннотациями. Если для культурсоциологов положительно нагруженный «антисциентизм» означает отрицание «механистического» подхода к явлениям социальной жизни, то их позитивистски настроенными критиками антисциентизм воспринимается негативно как отказ от объяснения в пользу вненаучной эзотерической интерпретации.
3 Вопреки этому предполагаемому «номинальному» консенсусу последователей и противников сильной программы Александера–Смита в статье обращается внимание на ее сциентистские мотивы и вытекающие из них неясности, противоречия и ограничения для культурсоциологического теоретизирования. Под «сциентизмом» в данном контексте понимается эпистемологическая методологическая позиция, подразумевающая: 1) фундаментальное эпистемологическое единство социальных и естественных наук; 2) приоритет методологических установок над онтологическими допущениями; 3) каузальное объяснение высшей легитимной целью научного познания. Основная гипотеза статьи состоит в том, что для авторов манифеста «сильной программы» в культурсоциологии приверженность единству «научного метода» важнее признания онтологических различий между объектами социальных и естественных наук.
4 В критико-комментаторской литературе о возглавляемой Дж. Александером «Йельской школе» культурсоциологии было отмечено расхождение между теоретическим уровнем, на котором ее лидерами заявляется «сильная программа», и уровнем конкретных эмпирических исследований, которые реализуются ее последователями скорее в духе слабой программы «социологии культуры» [Фархатдинов, 2010: 118, 119], воплощающей «габитус традиционной, институционально ориентированной социальной науки» [Alexander, Smith, 2003: 13]. Предлагаемая статья выявляет черты этого в своей основе «сциентистского» габитуса на метатеоретическом уровне «сильной программы». Принимая выдвинутую Дж. Александером концепцию «континуума» научного знания [Alexander, 1982: 2–5], отмеченная выше проблема разрыва между теоретическими рассуждениями и эмпирическими наблюдениями в рамках сильной программы не может быть решена исключительно «методологически» выверенным путем более последовательного применения общих принципов в конкретных исследованиях, но требует дальнейшей разработки метатеоретических оснований культурсоциологического анализа.
5 Целью статьи является критико-аналитическая реконструкция теоретической логики сильной программы культурсоциологии, декларируемой и обосновываемой, прежде всего, в программных текстах Дж. Александера и Ф. Смита [Alexander, 1990; Alexander, 1996; Alexander, Smith, 2003; Alexander, Smith, 2010; Alexander, Smith, 2019].
6

Сильная программа Александера–Смита: логика трех «полушагов».

7 Александер и Смит собственную программу культурориентированных исследований в социологии определяют терминами «структуралистская герменевтика», или, несколько шире, «структурная герменевтика», закладывая в ее основание три принципа: «аналитической автономии», «структурности» и «причинности» культуры. «Сильная программа» задает алгоритм культурсоциологического анализа в виде строгой последовательности «трех шагов» [Александер, Смит, 2013: 83–87]. На первом шаге в соответствии с принципом «строгой аналитической автономии» культура освобождается от социального и материального окружения. На втором шаге согласно методологическому требованию «полной и убедительной герменевтической реконструкции» изучается независимая внутренняя смысловая структура культуры как аналитически автономного объекта. Такая реконструкция чистого культурного текста является результатом «плотного описания» (К. Гирц) кодов, нарративов и символов, создающих упорядоченные сцепления социального смысла. На третьем шаге, следуя методологическому предписанию каузальной определенности, культура погружается в реальный социальный мир, где выясняются ее взаимосвязи с другими социальными силами. На этом заключительном этапе устанавливается конкретная автономия культуры, т.е. реальные механизмы, посредством которых культура связывается с действием и социальной структурой. Это достигается путем укоренения причинности в непосредственных акторах и способах действия (agencies), что предполагает детальное определение: «кто говорит, что говорится, почему и с какими последствиями» [там же: 64]. Рассмотрим эти три шага построения сильной программы культурсоциологии подробнее.
8

Автономия культуры.

9 Под ней подразумевается «строгое аналитическое отделение культуры от социальной структуры» [там же: 61]. При этом трактовка культуры сохраняет сам принцип структурности. Наряду со стремлением противостоять любым редукционистским версиям «слабой программы» социологических исследований культуры, у авторов сильной программы обнаруживается не менее важная интенция остаться в орбите собственно социологического теоретизирования и, в целом, научного подхода. Если, с одной стороны, Александер и Смит указывают на «герменевтическую недостаточность» как главный порок различных подходов «социологии культуры», то, с другой – они не менее решительно подвергают критике герменевтическую самодостаточность проекта К. Гирца, вследствие которой тот рискует утратить свою социологическую релевантность и делается уязвимым для поглощения другими направлениями науки [там же: 84].
10 Ставя во главу угла сильной программы культурсоциологии интерпретативный проект «плотного описания» Гирца, Александер и Смит в то же время не принимают характерной для него исключительной сосредоточенности на описании локального в ущерб построению общей теории и более отчетливому пониманию социальной структуры и институциональной динамики. Теоретическая воздержанность и пренебрежение каузальными связями приводят к гипостазированию культуры, наделяемой свойствами трансцендентального актора [там же: 83–85]. Однако герменевтическая закрытость не только препятствует пониманию реального социального мира и культуры в нем, но и оказывается саморазрушительной для герменевтического проекта как такового. Исповедуемый поздним Гирцем интерпретативно-дескриптивный подход «развивает герменевтику частного в ущерб герменевтике универсального» [там же: 85] (перевод изменен по смыслу на прямо противоположный [Alexander, Smith, 2003: 23]). В конце концов, релятивизм и гиперлокализм ведут к истощению герменевтического проекта, который рискует превратиться в свою противоположность – одну из версий слабой программы социологии культуры, сводящуюся к изложению дискурсивных условий производства культуры и стоящих за ними техник и отношений власти и практически отказывающуюся от возможности понимания как такового [Александер, Смит, 2013: 84].
11 В отмечаемой Александером и Смитом амбивалентности их оценок интерпретативного проекта К. Гирца [Alexander, Smith, 2010: 16], отчетливо проявляется присущее сильной программе напряжение между «культуралистской» онтологической и «сциентистской» эпистемологической ориентациями. В трактовке Александера «культурной автономии» важно не только то, что автономия носит «аналитический» характер, но и то, что она является «относительной». Радикализм культурного поворота Александера–Смита ограничен стремлением остаться в рамках, пусть и расширенных, социологии как научного предприятия. А потому они подчеркивают: «жесткие и скептические требования ясности каузальных связей… распространяются и на культурсоциологию» [там же: 66]. Понятие «относительной автономии культуры» противостоит не только «механистическому» способу объяснения в социальных науках, в своем чистом виде отрицающему идею культурной автономии как таковую, но и идее «радикальной автономии культуры», обосновываемой, прежде всего, в ортодоксальных направлениях герменевтики, семиотики и некоторых ответвлениях феноменологии. В построении сильной программы последующие два шага после провозглашения принципа «аналитической автономии культуры» направлены на то, чтобы не допустить скатывания культурсоциологии на позиции «однобокого культурализма», критика которого для Александера не менее важна, чем сведение счетов с антикультурным «механистическим» способом объяснения в социальных науках [Александер, 2007: 19]. Принципы структурности и каузальности как раз призваны канализировать и уравновесить радикальный антисциентистский импульс тезиса об автономии культуры.
12

Структурность культуры.

13 Принцип структурности непосредственно раскрывает понятие аналитической автономии культуры, но в то же время он его и ограничивает, предохраняя от крайностей субъективизма. Прежде всего следует отметить сам выбор структурализма в качестве магистрального направления развития герменевтического проекта. Герменевтика – исходный и центральный пункт сильной программы культурсоциологии в любой ее версии, но далее возможны варианты. По словам Александера и Смита, структуралистская герменевтика является наилучшим направлением развития сильной программы культурсоциологии. Структурализм предоставляет «возможности для построения общей теории, предсказаний и утверждения автономии культуры» [Александер, Смит, 2013: 88, 93]. Чаемое движение культурсоциологии в направлении построения общей теории культуры обеспечивается также соединением дильтеевски-гирцевского герменевтического проекта с нарративным подходом в его структурной версии, ориентированной на создание формальных моделей, которые можно применять к разным сравнительным и историческим контекстам [там же: 91–92; Alexander, Smith, 2010: 18]. Ввиду того, что в обосновании автономии культуры упор был сделан не только на семиотику, но и на нарратологию, обозначение сильной программы «структуралистская герменевтика» расширяется до понятия «структурная герменевтика». Но это терминологическое уточнение существа дела не меняет: культура получает автономию по отношению к социальной детерминации, но при этом «становится структурой столь же объективной, что и любой более материальный социальный факт» [Александер, Смит, 2013: 90].
14 Однако в стремлении к объективизму структурализм способен зайти еще дальше, чем лишь уподобление культурных структур по их степени целостности и силе воздействия более материальным социальным структурам [Александер, 2010: 6]. Ортодоксальная семиотика, заинтересованная в анализе систем знаков безотносительно субъективного опыта акторов, ведет не только к утрате очевидной субстанциальной связи структурного анализа с социальной структурой и агентностью, но и чревата отказом от поиска смысла, который в свою очередь лежит в самой основе проекта культурсоциологии. В предельном выражении поглощенность семиотики поиском внутренней взаимосвязи между знаками грозит превратить культурное аналитическое измерение конкретного социального мира в трансцендентную реальность, столь же внешнюю этому социальному миру, что и природа. Как известно, Т. Парсонс наряду с четырьмя подсистемами (социальной, культурной, личностной, поведенческий организм) общей системы действия выделял две внешние по отношению к ней системы реальности: «физическую среду» и «высшую реальность» [Парсонс, 1998 (1971): 15–17]. Хотя Александер предпочитает оставаться в эпистемологической, не онтологической плоскости постановки вопросов, в данном контексте уместен критический вывод Дж. Олика о том, что «в своих логических выводах аналитическая автономия, по-видимому, подразумевает определенную метафизику, чаще всего явную веру не в Бога, а в априорные понятия» [Olick, 2010: 105].
15 В структурализме гуманитарные науки, пожалуй, впервые, а следом за ними в очередной раз и социальные науки, попытались вплотную приблизиться к естественным наукам (см., напр.: [Йоас, Кнёбль, 2011: 498–499]). Однако в стремлении к обнаружению в сфере «символического» структур естественно-научного образца структурализм «все дальше отходил от социальных дискурсов, от интерсубъективного производства культурных значений, от общественных практик и исторических трансформаций» [Бахман-Медик, 2017: 72–73]. По замечанию Э. Гидденса, характерная для авторов, приверженных традициям структурализма и постструктурализма, тактика «ухода в знаки» делает затруднительным, даже невозможным заново выйти в мир реальной деятельности и событий [Гидденс, 2005: 78]. Особенно отчетливо данная тенденция проявилась в леви-строссовском варианте структурализма. Хотя Александер и Смит приписывают ему важную роль в обосновании радикальной версии автономии культуры, в структуралистском проекте К. Леви-Стросса феномен культуры как таковой в конечном итоге сводится к абстрактной системной логике, элементарным правилам бессознательного, т.е. «на уровень, где вопрос о смысле не мог быть поставлен» [Arnason, 2010a: 76, 77]. Александер тоже прекрасно видит эту разрушительную для проекта смысло-ориентированной социологии перспективу утраты «структурным анализом» связи с социальной реальностью и культурой. Как и в случае с ортодоксальной герменевтикой, семиотика, предоставленная сама себе, приводит к самоликвидации проекта культурализма. Реализация идеи радикальной автономии культуры перерождается в собственную сциентистскую противоположность, приводя к культурно-механистическому способу объяснения [Alexander, Smith, 2010: 22]. Поэтому Александер и Смит вынуждены ограничивать уже структурализм, вводя в сильную программу прагматическое измерение и приступая в начале 2000-х гг. к разработке теории культурного перформанса.
16 Перформативный поворот, призванный уравновесить структурализм, позволяет не только вернуть проекту культурсоциологии «гирцианский дух интерпретации», но и осуществить концептуальный переход от культурной структуры к агентности, дополнив тексто-ориентированные подходы герменевтики, семиотики и нарратологии анализом паттернов и проектов действия [Ibid.: 19]. Тематизация агентностного измерения в обосновании «относительной автономии смысла» сопровождается признанием момента контингентности вопреки объяснительным моделям культурного детерминизма. В результате произведенной реконцептуализации, сплавляющей воедино интерпретацию, агентность и контингентность, на первый план в сильной программе выводится «акт интерпретации, посредством которого люди приходят к наделению смыслом своего мира» [Ibid.: 22]. Эта многообещающая формулировка, знаменующая агентностный сдвиг в обновленном манифесте сильной программы, казалось бы, открывает культурсоциологии широкие перспективы теоретического диалога и синтеза. Однако в действительности они оказывается суженными вследствие приверженности авторов манифеста принципу структурности.
17 Концептуализация культурной прагматики в рамках сильной программы сохраняет макроуровневую ориентацию и связь с глубинными культурными структурами, в отличие от прагматистской традиции социологии, представленной символическим интеракционизм и драматургическим подходом Э. Гофмана [Ibid.: 19]. Тем самым сохраняется строгость демаркационной линии, изначально отличавшей сильную программу культурной макросоциологии от не-структурно-ориентированных субъективных микросоциологий, таких как прагматизм и феноменология. Однако если макро- и структурно-переориентированная культурная прагматика все-таки вводится в сильную программу, то намеченная было в вышеприведенной формулировке связь «акта интерпретации» с «миром» далее не концептуализируется. Александр не пытается ввести в концептуальную схему проекта культурсоциологии феноменологическое понятие мира как предельного, открытого и таинственного горизонта смысла. Тем самым сильная программа оставляет себя закрытой для интеграции или, по меньшей мере, интенсивного и потенциально продуктивного диалога с феноменологической традицией. Вводит феноменологию в диалогическое поле культурсоциологии социологическая программа цивилизационного анализа, воспринимающая герменевтику как производное, а не фундаментально отличное от феноменологии направление [Adams, Arnason, 2016: 154]. Для Александера встроенность практик смыслообразования в крупномасштабные культурные системы и долговременные культурные традиции важнее их укорененности в локальных контекстах жизненного опыта акторов [Александер, 2013]. В принципиальной для проекта культурсоциологии Александера–Смита ориентации герменевтики на структуралистский способ анализа проявляется сциентистский эпистемологический идеал. Хотя, как показывает пример социологической программы цивилизационного анализа, выбор главного теоретического союзника герменевтического проекта может быть и другим, например, в пользу феноменологии. Антиструктуралистская феноменологическая герменевтика придает социологической парадигме цивилизационного анализа характер особенно радикальной версии культурсоциологии [Arnason, 2010a: 68], представляющей альтернативу герменевтическому структурализму «сильной программы» Александера—Смита.
18 Одним из следствий отсутствия концептуализации герменевтического отношения между культурой и миром является отмеченная Дж. Оликом вера в «априорные понятия», что затрудняет концептуальный переход от культурной к социальной структуре, не впадая при этом в социальный редукционизм. Сильная программа Александера—Смита в своем стремлении быть социальной наукой нацеливает культур-ориентированный анализ в социологии на создание «транспонируемых и абстрактных моделей» [Alexander, Smith, 2010: 21]. Но при этом она сознательно избегает традиционного для социологии способа объяснения, состоящего в отнесении культурной структуры к социальной структуре. Поэтому стратегия сильной программы заключается в том, чтобы объяснять рост и падение культурных паттернов отсылкой к другим культурным структурам и факторам [Ibid.].
19

Каузальность культуры.

20 Третий принцип сильной программы – требование каузальной определенности – еще сложнее, чем принцип структурности, рассматривать как логически следующий из базового принципа культурной автономии. Здесь возникает ключевая оппозиция, связанная с понятием «относительной автономии культуры»: между «аналитической» и «конкретной» автономией. По словам Дж. Олика, «Александер принципиально выступает не против конститутивизма, а против конкретной автономии (реализма)» [Olick, 2010: 107]. Однако конкретная автономия культуры вводится Александером в сильную программу на третьем шаге в виде методологического правила каузальной ясности. Это методологическое требование подразумевает конкретную автономию культуры, которая рассматривается как независимая переменная наряду с более материальными и инструментальными силами, действующими в реальном социальном мире [Kane, 1992; Александер, Смит, 2013: 63]. Сильная программа характеризуется, скорее, не отказом от конкретной автономии в пользу аналитической автономии, а определенным соотношением этих двух принципов, в котором приоритет отдается аналитической автономии.
21 Александер настаивает на «аналитическом», а не «реальном» различении культуры и социальной структуры и агентности. Но возникает вопрос о соотношении различных аналитических измерений единого эмпирического мира. Так, многомерная модель действия Парсонса акцентировала внимание не на изолированном рассмотрении каждой из выделенных им подсистем, а на выявлении зон взаимопроникновения между ними. Фокус на анализе социальной системы и структурно-функциональный подход привели его к весьма узкому взгляду на культуру. В поле зрения исследователя попадала лишь институционализированная, ставшая частью социальной системы область культуры, определяемая в терминах «норм и ценностей». Отстаиваемая Александером позиция аналитической автономии культуры означает, что возможно и необходимо изучение независимой структуры культуры. При этом принцип аналитической автономии не действует в обратном направлении. Социальная структура не может и не должна рассматриваться как независимая от культуры, подчиняющаяся исключительно законам необходимости. Рассматриваемые независимо от культуры феномены социальной системы как таковые предстают «в качестве механически организованных, подчиняющихся скорее законам необходимости, чем правилам смысла» [Александер, 2007: 20]. Отсюда вытекает строгая последовательность концептуальных переходов, задаваемая вышеописанной логикой «трех шагов» построения сильной программы.
22 Однако задача культурсоциологии может состоять не столько в том, чтобы изучить сначала полную и независимую структуру культуры, а затем ее взаимодействие с более материальными социальными силами, сколько в том, чтобы сами эти силы рассматривать как культурно конституируемые. Однонаправленной логике программы Александера, предписывающей последовательность перехода от культуры к действию и далее к социальной структуре, может быть противопоставлена логика движения по «герменевтической спирали». Идентификация и анализ культурных структур осуществляются исследователем с определенным представлением, знанием и пониманием конкретно-исторической ситуации, аналитическим измерением которой является культурная структура. И это представление о несводимых к культурному измерению сторонах объектов, ситуаций, проблем присутствует в качестве контекста, фона или фрейма в процессе анализа культурных структур. Процедура «герменевтического брекетинга (взятия в скобки)» не в состоянии устранить это представление или знание. Она может сделать его лишь более отрефлексированным и контролируемым. Иначе и быть не может, если строго следовать самому принципу аналитической автономии культуры. Аналитически нечто можно выделить только из данной конкретной (реальной) целостности. Учитывая многомерный характер реальности и циклический (спиралевидный) характер познания, вхождение в исследовательскую ситуацию может осуществляться с любой аналитически выделяемой стороны: культурных структур, действий, социальных структур, – но с последующим обязательным включением в сферу анализа каждого из аналитических измерений. В конкретных исторических ситуациях, событиях, окружениях значимость того или иного измерения может выходить на первый план, но культурные определения неизменно участвуют в формировании более «реальных» и материальных социальных сил, допуская ту или иную степень автономности их влияния и динамики, в том числе по отношению к культурным условиям и ресурсам [Arnason, 2010a: 79–80]. Однако такой переход с позиции аналитической автономии культуры на позиции культурного конститутивизма предполагает перевод постановки и рассмотрения основных вопросов культурсоциологии из «эпистемологически-методологической» в «онтологическую» плоскость, что может иметь для аналитико-автономистского проекта культурсоциологии Александера и его единомышленников серьезные деструктивные последствия.
23

Аналитическая автономия и аналитическое теоретизирование.
24 В программе культурсоциологии Александера приверженность «структуре» и «структурализму» играет не менее важную роль, чем провозглашение аналитической автономии как таковой и возвышение роли культуры в социальной жизни. Структуралистский принцип входит в само понятие аналитической автономии культуры. В основе этой приверженности лежит следование «сциентистскому» идеалу научности. Тем самым культурсоциология сохраняет статус научной парадигмы. Таким образом в формулировании сильной программы культурных исследований в социологии Александер ориентируется на требования эпистемологического и методологического соответствия определенным образом понятому единому «научному методу» не в меньшей степени, чем на критерий онтологической релевантности, т.е. максимальной адекватности познавательных средств природе изучаемого объекта. Последняя ориентация чревата или резким противопоставлением методов гуманитарных наук методам естественных наук, или вообще отказом гуманитарному познанию в научном статусе.
25 В программе «структурной герменевтики» Александера содержится неявное напряжение между «культуралистской» онтологической и «сциентистской» методологической ориентациями. Эпистемологический статус принципа аналитической автономии в исследовательской программе культурсоциологии Александера остается не вполне определенным. Являются ли аналитические измерения «полезными фикциями», служащими способом организации исследования, наподобие «идеальных типов» М. Вебера? Или они «столь же реальны, как и эмпирический мир, который они описывают», как полагал Т. Парсонс [Olick, 2010: 100]? Последний собственную эпистемологическую позицию определил термином «аналитический реализм», придав тем самым «аналитической автономии» статус онтологической концепции. Сторонники идеи «аналитической автономии», как правило, признают свой долг перед Парсонсом, хотя не каждый из них пришел подобно ему к «реалистскому» обоснованию. Александер принадлежит, скорее, к числу последних – тех, кто «аналитический» подход отличает от «реализма» в каком бы то ни было виде.
26 Для Парсонса на аналитическом уровне теоретизирования было важно после проведения аналитического различения между подсистемами (аналитическими измерениями) действия показать явление их «взаимопроникновения». Особое внимание он уделял процессам институционализации и интернализации – проникновения нормативных компонентов культурных систем в социальную и личностную подсистемы соответственно [Парсонс, 1998: 17]. Александер подверг критике повышенную заинтересованность Парсонса «конкретной институционализацией культуры как ценностей» [Olick, 2010: 100]. Вместо теоретического положения о взаимопроникновении структурных компонентов, принадлежащих разным аналитическим измерениям, Александер ужесточил принцип аналитической автономии, выдвинув требование «строгого аналитического отделения культуры от социальной структуры» и полностью независимого анализа структуры культуры. Парсонс рассматривал взаимоотношения культуры с другими подсистемами действия в аналитическом плане как взаимопроникновение структурных компонентов. Александер в этом подходе Парсонса увидел ошибку «интернализованной редукции», нарушающей главенствующий для позиции аналитической автономии принцип «многомерности» [Ibid.: 100]. Вопрос о соотношении структурных компонентов культуры с внешними для нее образованиями он перенес в эмпирический мир, поставив его как вопрос о каузальном влиянии культуры на действия и социальные структуры.
27 Установка на поддержание строгого различения между аналитическими измерениями, не допускающего их смешения, сопровождалась затушевыванием «аналитико-реалистского» тезиса Парсонса. Отступление от аналитического реализма заметно по «методологической», а не «онтологической» модальности формулировки «аналитической автономии» в программных текстах Александера и Смита. Они формулируют понятие аналитической автономии культуры в виде методологического предписания исследовательского действия по «строгому аналитическому отделению культуры от социальной структуры». Еще более определенно высказывается Э. Кейн, которая определяет автономию «строго в терминах независимости» и акцентирует «теоретический, искусственный» характер аналитического отделения культуры от других социальных структур, условий и действий. Получаемая в результате аналитического отделения полная и независимая структура культуры является одной из многих возможных абстракций и гипотез, которая должна быть доказана установлением ее конкретной автономии в соотношении с остальными социальными и материальными силами и условиями [Kane, 1991: 54–55].
28 В подходе Александера и его сторонников «сильная программа» культурсоциологии сочетается со «слабой версией» аналитического теоретизирования. Александеру «аналитический» способ теоретизирования позволяет удержаться от решительного «онтологического поворота» в отстаиваемой им версии культурсоциологии. Это предусмотрительное решение, поскольку сильная версия аналитического теоретизирования в сочетании с последовательной культуралистской онтологией приводит к апории.
29 Сильная версия аналитического теоретизирования обосновывается Дж. Тернером [Тернер, 1994]. Аналитическое теоретизирование исходит из допущения, что «мир вне нас существует независимо от его концептуализации; этот мир обнаруживает определенные вневременные, универсальные и инвариантные свойства; цель социологической теории в том, чтобы выделить эти всеобщие свойства и понять их действие» [там же: 119]. Аналитический реализм Парсонса относится к описанному выше типу аналитического теоретизирования. Аналитические измерения (дистинкции) являются вневременными, универсальными, инвариантными свойствами мира, который вне нас существует независимо от его концептуализации. Таким образом, аналитическая автономия – это онтологическая характеристика самого мира, а не просто понятийное, «идеально-типическое» различие. Однако признаваемый аналитико-автономистами эпистемологический статус понятий лишь как обозначений, отражений объективных характеристик мира лишает тем самым понятия своей конститутивной силы в мире. Понятийные различия отражают объективную реальность, но не конституируют мир. Необходимо уточнить, аналитический реализм утверждает реальность аналитических различий: аналитические понятия наук схватывают реальные инвариантные свойства мира. Утверждать реальный характер аналитических различий не значит утверждать реальность понятий. Вопрос об онтологическом статусе аналитических измерений отличен от вопроса об эпистемологическом статусе аналитических понятий. Аналитический реализм в решении вопроса о соотношении аналитических измерений и аналитических понятий следует корреспондентной теории истины как «зеркала природы» (согласно известной метафоре Р. Рорти): понятия отражают реальные универсальные свойства мира, который существует независимо от его концептуализации. Допущение аналитической автономии, подразумевающее возможность и необходимость изучать инвариантные свойства мира независимо друг от друга, реализует стратегию деконтекстуализации, что и делает возможной «естественную науку об обществе». Структуралистская герменевтика Александера в своей основе содержит структурализм, который представлял собой попытку привить естественно-научную методологию гуманитарным, а через них и социальным наукам.
30 Черты структурализма, деконтекстуализации, корреспондентной концепции истины сдерживают радикальный импульс культурного поворота в сильной программе Александера–Смита. Аналитическое теоретизирование противоречит интенциям «сильной программы» не только в культурно-ориентированных исследованиях, но и в исследованиях науки и техники – исследовательской области, из которой Александер заимствовал сам термин «сильная программа» для обозначения проекта культурсоциологии. Возникает апория в том случае, когда в качестве автономного аналитического измерения человеческого универсума выделяется «культура». Тем самым значения и смыслы, в том числе воплощаемые в научных понятиях, признаются в качестве реальных аналитических элементов социальных явлений. Культурсоциология исходит из базового допущения, что в науках о человеке «теория» участвует в конституировании объекта. Но это положение противоречит принятой в аналитическом теоретизировании предпосылке о том, что «мир вне нас существует независимо от его концептуализации». Выходит, концептуальные структуры, являясь реальным аналитическим измерением мира, находятся за переделами мира. Мир оказывается независим от своих же элементов, универсальных свойств. Александер, оставаясь на аналитико-автономистской позиции, избегает этого логического противоречия благодаря тому, что еще в «неофункционалистский» период своего творчества отказался от соблазна, которому был подвержен Парсонс - отождествлять свои теоретические модели с реальностью [Йоас, Кнёбль, 2011: 498]. Альтернативное решение предлагает социологическая программа цивилизационного анализа (см., напр.: [Arnason, 2003]): совершив уверенный поворот к «онтологии социально-исторического» [Arnason, 2010b], она исходит не из априорного и вневременного статуса аналитических различений, а из их укорененности в историческом опыте и его интерпретации.
31

Заключение.
32 В отличие от теории социального действия и позже структурного функционализма Парсонса «сильная программа» Александера–Смита отказывается от амбиции построения всеобщей гранд-теории [Alexander, Smith, 2010: 16] и стремится не столько к фундаментальной интеграции в социологической теории, сколько к балансированию между ее множественными позициями.
33 Несмотря на задаваемую Александером и Смитом строгую последовательность трех шагов в построении и реализации сильной программы, лежащие в ее основании принципы автономии, структурности и каузальности культуры не столько образуют в высшей степени когерентное, логически непротиворечивое целое, сколько уравновешивают друг друга и сдерживают присущие каждому из них деструктивные при своем автономном и крайнем развитии тенденции. В ранней версии сильной программы основной упор в обосновании автономии культуры был сделан на семиотику и нарратологию. В обновленном манифесте сильной программы появляется дополнительный «прагматический» акцент в виде теории социального перформанса, призванной связать структуру и агентность, полноправно включить в культурный анализ паттерны и проекты действия [Ibid.: 18]. Таким образом Александер и Смит выполняют сформулированное ими ранее требование «укоренения [культурной] причинности в непосредственных акторах и способах действия (agencies)» [Александер, Смит, 2013: 64]. На современном этапе развития исследовательской традиции культурсоциологии на первое место выходит задача соединения двух первых принципов сильной программы – культурной автономии и структуры – с ее третьим императивом, требующим выявления механизмов бытования культуры в реальном социальном мире [там же: 87]. В конечном счете, выдвинутая Александером и его единомышленниками сильная программа культурсоциологии, отправляющаяся от тезиса об «относительной автономии культуры», может быть охарактеризована как программа достижения теоретического равновесия в социологии, избегающей радикальных проявлений сциентизма (позитивизма) и культурализма. Отсюда и отмечаемая самими авторами манифеста культурсоциологии их амбивалентность в отношении интерпретативного проекта К. Гирца, и не только него, но и, как показал приведенный выше анализ, основополагающих принципов и общего эпистемологического стиля сильной программы.
34 По самоаттестации Александера и Смита, «сильная программа всеядна и неразборчива в связях, ища повсюду полезные теории о культуре, концепции и примеры» [Alexander, Smith, 2010: 16]. Данная метатеоретическая стратегия оказалась продуктивной в разработке ряда теоретических концепций и моделей среднего уровня на основе расширения включаемых в «сильную программу» теоретических ресурсов социальных и гуманитарных наук [Ibid.: 16–19]. Тем не менее декларируемый инструментально-избирательный подход в метатеоретизировании плохо согласуется с герменевтическими установками «сильной программы» в культурсоциологии и кардинально отличается от герменевтического способа развития социологической теории, направленного на выявление проблематики и выстраивание непрерывного и в перспективе не оканчивающегося диалога между различными теоретическими традициями. С позиции диалогического подхода к социологическому теоретизированию [Camic, Joas, 2004] важным упущением сильной программы Александера–Смита является игнорирование феноменологии как источника культурной макросоциологии. Данный пробел восполняет социологическая парадигма цивилизационного анализа [Adams, 2019], представляющая собой альтернативную сильной программе Дж. Александера и его последователей «антиструктуралистскую» версию проекта культурсоциологии.

References

1. Adams S. (2019) Beyond a Socio-Centric Concept of Culture: Johann Arnason’s Macro-Phenomenology and Critique of Sociological Solipsism. Thesis Eleven. No. 1: 96–116.

2. Adams S., Arnason J. P. (2016) Sociology, Philosophy, History: A Dialogue. Social Imaginaries. No. 1: 151–190.

3. Alexander J.C. (1996) Cultural Sociology or Sociology of Culture? Culture. No. 3–4: 1–5.

4. Alexander J.C., Smith Ph. (2003) The Strong Program in Cultural Sociology: Elements of a Structural Hermeneutics. In: Alexander J.C. (ed.) The Meanings of Social Life: A Cultural Sociology. Oxford: Oxford University Press: 11–26.

5. Alexander J.C., Smith Ph. (2010) The Strong Program: Origins, Achievements, and Prospects. In: Hall J.R., Grindstaff L., Lo M.-Ch. (eds) Handbook of Cultural Sociology. London; New York: Routledge: 13–24.

6. Alexander J.C., Smith Ph. (2013) The Strong Program in Cultural Sociology: Elements of a Structural Hermeneutics. In: Alexander J. (ed.) The Meanings of Social Life: A Cultural Sociology. Moscow: Praksis: 56–94. (In Russ.)

7. Alexander J.C., Smith Ph. (2019) The Strong Program: Meaning First. In: Grindstaff L., Lo M.-Ch., Hall J.R. (eds) Routledge Handbook of Cultural Sociology: 2nd Edition. London; New York: Routledge: 13–22.

8. Alexander J. C. (1982) Theoretical Logic in Sociology. Vol. 1: Positivism, Presuppositions, and Current Controversies. London: Taylor & Francis.

9. Alexander J. C. (1990) Introduction: Understanding the “Relative Autonomy” of Culture. In: Alexander J. C., Seidman S. (eds) Culture and Society: Contemporary Debates. Cambridge: Cambridge University Press, 1990: 1–27.

10. Alexander J. C. (2007) Analytical Debates: Understanding the “Relative Autonomy” of Culture. Sotsiologicheskoe obozrenie [The Russian Sociological Review]. No. 1: 17–37. (In Russ.)

11. Alexander J. C. (2010) On the Intellectual Origins of “Strong Program”. Sotsiologicheskoe obozrenie [The Russian Sociological Review]. No. 2: 5–10. (In Russ.)

12. Alexander J. C. (2013) Local Cosmopolitanism. Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Studies]. No. 9: 134–136. (In Russ.)

13. Arnason J. P. (2001) Civilizational Patterns and Civilizing Processes. International Sociology. No. 3: 387–405.

14. Arnason J. P. (2003) Civilizations in Dispute: Historical Questions and Theoretical Traditions. Leiden; Boston: Brill.

15. Arnason J. P. (2010a) The Cultural Turn and the Civilizational Approach. European Journal of Social Theory. No. 1: 67–82.

16. Arnason J. P. (2010b) Interpreting History and Understanding Civilizations. In: Joas H., Klein B. (eds) The Benefit of Broad Horizons: Intellectual and Institutional Preconditions for a Global Social Science: Festschrift for Bjorn Wittrock on the Occasion of His 65th Birthday. Leiden: Brill: 167–184.

17. Bachmann-Medick D. (2017) Cultural Turns New Orientations in the Study of Culture. Moscow: Novoe Literaturnoe Obozrenie. (In Russ.)

18. Camic C., Joas H. (2004) The Dialogical Turn in Contemporary Sociological Theory. In: Camic C., Joas H. (eds) The Dialogical Turn: New Roles for Sociology in the Postdisciplinary Age. Lanham: Rowman & Littlefield: 1–19.

19. Farkhatdinov N. (2010) “Culture and Method.” One More Product of Cultural Sociological Factory. Sotsiologicheskoe obozrenie [The Russian Sociological Review]. No. 2: 118–123. (In Russ.)

20. Giddens A. (2005) The Constitution of Society. Moscow: Akadem. proekt. (In Russ.)

21. Gouldner A. (2003) The Coming Crisis of Western Sociology. St. Petersburg: Nauka. (In Russ.)

22. Joas H., Knobl W. (2011) Social Theory: Twenty Introductory Lectures. St. Petersburg: Aleteya. (In Russ.)

23. Kane A. (1991) Cultural Analysis in Historical Sociology: The Analytic and Concrete Forms of the Autonomy of Culture. Sociological Theory. No. 1: 53–69.

24. Kravchenko S. A. (2010) J. Alexander’s Cultural Sociology: Genesis, Concepts, Possibilities of Tools. Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Studies]. No. 5: 13-22. (In Russ.)

25. Kurakin D. (2010) Editor’s Afterword: The Strong Program in Cultural Sociology: Commentaries on Theory, Methodology, and History. Sotsiologicheskoe obozrenie [Russian Sociological Review]. No. 2: 155–178. (In Russ.)

26. McLennan G. (2005) The “New American Cultural Sociology”: An Appraisal. Theory, Culture & Society. No. 6: 1–18.

27. Olick J. K. (2010) What is “The Relative Autonomy of Culture”? In: Hall J. R., Grindstaff L., Lo M.-Ch. (eds) Handbook of Cultural Sociology. London; New York: Routledge: 97–108.

28. Parsons T. (1971) The System of Modern Societies. Moscow: Aspekt-Press. (In Russ.)

29. Steensland B. (2009) Restricted and Elaborated Modes in the Cultural Analysis of Politics. Sociological Forum. No. 4: 926–934.

30. Turner J. (1994) Analytical Theorizing. THESIS: Teoriya i istoriya jekonomicheskih i social'nyh institutov i sistem [THESIS: Theory and History of Economic and Social Institutions and Systems]. No. 4: 119–157. (In Russ.)

Comments

No posts found

Write a review
Translate