После череды вековых дат разнообразно значимых событий в истории государства и права России, которые пришлись на 2017–2018 гг., почти незамеченным прошла еще одна – 30 января 1919 г. В этот день 100 лет назад в Петрограде на территории Петропавловской крепости были расстреляны четверо представителей низложенного дома Романовых – бывшие великие князья Георгий Михайлович, Дмитрий Михайлович, Николай Михайлович и Павел Александрович. Многие обстоятельства как осуждения названных лиц, так и проведения их казни, остались к настоящему времени непроясненными (в научный оборот оказались введены преимущественно свидетельства современников, не имеющие документального характера¹).

Малоизученными остались не только события, непосредственно связанные с расстрелом в 1919 г. бывших великих князей. Доныне в литературе не анализировалась формально-юридическая сторона репрессий, осуществленных органами власти Советской России в целом по отношению к представителям бывшего Императорского дома. Настоящая статья являет собой попытку рассмотреть соответствующую линию карательной политики Советского государства в историко-правовом аспекте.

Для начала следует затронуть вопрос об общем числе лиц, de jure относившихся к императорской фамилии, которые находились на территории России на момент свержения монархии, и их правовом статусе.

К марту 1917 г. за пределами России находился единственный представитель династии – великий князь Дмитрий Павлович, высланный в декабре 1916 г. в Персию за причастность к убийству Г.Е. Распутина². На территории России проживали 55 лиц, принадлежавших к императорской фамилии³. Из них 12 человек являлись несовершеннолетними (не достигшими возраста 16 лет). Самой старшей по возрасту представительницей фамилии была вдовствующая императрица Мария Федоровна (1847 г.р., мать Николая II, урожденная принцесса датская Мария-София-Фредерика-Дагмара), самой младшей ̶ княжна императорской крови Екатерина Иоанновна (1915 г.р., праправнучка Николая I, младшая дочь князя императорской крови Иоанна Константиновича)⁴.

В известных авторам статьи исследовательских трудах и публикациях документов отсутствуют сведения о том, что кто-либо из круга отмеченных лиц покинул страну в период до Октябрьской революции⁵.

По состоянию на февраль 1917 г., правовой статус лиц российского императорского дома регулировался Законом от 5 апреля 1797 г. «Учреждение об императорской фамилии», который действовал в редакции от 2 июля 1886 г.⁶ Согласно названному Закону наряду с правящим императором и членами его семьи в состав императорского дома входили великие князья, великие княжны, великие княгини, а также князья императорской крови, княжны императорской крови и княгини императорской крови. Последний из указанных титулов был введен в ст. 19 и 22 Закона от 2 июля 1886 г. Данный титул обретали лица, приходившиеся правившим императорам правнуками по мужской линии, и их потомки. Первым лицом, получившим титул князя императорской крови, стал правнук Николая I Иоанн Константинович, родившийся 23 июня 1886 г.⁷

Вся совокупность норм, регулировавших правовой статус императора и представителей императорского дома, утратила силу в начале марта 1917 г. в связи с ликвидацией в России монархической формы правления. Впоследствии ни Временное правительство, ни какие-либо органы советской власти не издавали нормативных актов, в которых определялся бы новый статус бывшего императора и его родственников.

Единственное установление, непосредственно касавшееся статуса представителей свергнутой династии, оказалось внесено в ст. 10 Положения о выборах в Учредительное собрание, утвержденное Постановлением Временного правительства от 20 июля 1917 г. Как указывалось в статье, «члены царствовавшего в России дома» не могут ни избирать, ни быть избранными в Учредительное собрание⁸. В несколько измененной формулировке приведенная норма была затем воспроизведена в п. “д” ст. 65 Конституции РСФСР, принятой V Всероссийским съездом Советов 10 июля 1918 г., по которому «члены царствовавшего в России дома» лишались права избирать и быть избранными в Советы⁹.

Таким образом, Николай II и его родственники не обладали тогда ни каким-либо правовым иммунитетом, ни какими-либо правовыми привилегиями. Для Временного правительства и органов советской власти это были обычные граждане, меры административного принуждения и уголовного преследования в отношении которых могли осуществляться на общих основаниях, что и имело место.

К настоящему времени следует полагать окончательно установленным, что на протяжении 1917–1919 гг. органами власти РСФСР содержались под стражей и выдворялись в места отбывания ссылки 19 лиц из бывшей императорской фамилии. Из них репрессиям в форме применения смертной казни были подвергнуты в общей сложности 17 представителей низложенной династии, включая бывшего императора¹⁰ (de facto – 20 лиц под стражей и 18 казнено, если учитывать родственника «по крови» князя В.П. Палея)¹¹. Из числа лиц, не достигших 16 лет, был единственно репрессирован бывший цесаревич Алексей Николаевич (1904 г.р.), расстрелянный в Екатеринбурге в июле 1918 г.

Казни отмеченных выше лиц были совершены в ходе проведения четырех репрессивных акций (трех групповых и одной индивидуальной), осуществленных на протяжении июня 1918 – января 1919 гг. в Перми, Екатеринбурге, Алапаевске и Петрограде.

Первой по времени акцией явился расстрел 13 июня 1918 г. под Пермью бывшего великого князя Михаила Александровича, осуществленный на основании не имевшего письменного оформления единоличного решения члена ВЦИК, заместителя председателя Пермской ГубЧК Г.И. Мясникова¹². Заодно без каких-либо оснований был расстрелян личный секретарь Михаила Александровича – Н.Н. Джонсон.

В ночь с 16 на 17 июля 1918 г. согласно решению Уральского совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов (Уралоблсовета) в подвальном помещении «дома Ипатьевых» в Екатеринбурге были расстреляны Николай II и члены его семьи: супруга – Александра Федоровна, сын – цесаревич Алексей и дочери – великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также находившиеся при них лица¹³.

Через сутки, в ночь с 17 на 18 июля 1918 г., по решению Алапаевского совета были казнены члены Дома Романовых: великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Сергей Михайлович, князья императорской крови Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи¹⁴, а также находившиеся с ними лица¹⁵. Эти члены Дома семьи Романовых, в отличие от других казненных членов семейства, были не расстреляны, а сброшены в шахту под Алапаевском¹⁶.

Последней репрессивной акцией стал упоминавшийся расстрел четырех великих князей в Петропавловской крепости 30 января 1919 г. на основании приговора, утвержденного Президиумом ВЧК¹⁷.

Таким образом, решения об отмеченных репрессивных акциях принимались органами и должностными лицами Советского государства во всех случаях во внесудебном порядке (хотя вариант с проведением судебного процесса над Николаем II и обсуждался руководством страны в начале 1918 г.¹⁸). При этом в первых трех случаях были убиты не только члены Дома Романовых, в отношении которых принимались решения об их казни, но и без какого-либо решения (и, соответственно, оснований) ̶ находившиеся с ними лица.

Как явствует из документов и иных материалов, введенных к настоящему времени в научный оборот, органами власти РСФСР уголовного преследования в отношении казненных представителей династии не возбуждалось, ни с кем из них не проводилось никаких следственных действий, никому из них официально не предъявлялось никаких обвинений.

При этом в описываемый период имели место два эпизода, когда высшие должностные лица РСФСР не только освободили из-под ареста, но и позволили выехать за границу представителям низложенной династии. Речь идет о бывшем князе императорской крови Гаврииле Константиновиче (1887 г.р.), который в ноябре 1918 г. получил вместе с женой разрешение на выезд из Петрограда в Финляндию¹⁹, а также о бывшей княгине императорской крови Елене Петровне (1884 г.р.), жене уже упоминавшегося Иоанна Константиновича. Будучи по рождению представительницей королевского дома Сербии, Елена Петровна, находясь под стражей в Перми, была освобождена при посредничестве вице-консула Норвегии в Архангельске Ф. Прютца в середине ноября 1918 г.²⁰, после чего ей был позволен выезд в Швецию.

Наконец, нельзя не упомянуть о том, что естественный характер имела смерть бывшего великого князя Николая Константиновича (1850 г.р.), скончавшегося 14 января 1918 г. в Ташкенте. Никаким репрессивным мерам со стороны советских властей Николай Константинович не подвергался²¹.

Приведенные данные свидетельствуют, как представляется, о том, что физическое уничтожение представителей низложенной императорской фамилии не входило в число приоритетных задач тогдашнего руководства Советской России. Не вызывает сомнений, что в период Гражданской войны Советское правительство располагало немалыми возможностями по ликвидации родственников бывшего императора, многие из которых находились на территориях, подконтрольных белогвардейским властям до 1919–1920 гг.²² Однако ни одной операции подобного рода проведено не было.

С формально-юридической стороны судьба представителей низложенной династии, оказавшихся на территории, подконтрольной властям РСФСР, определялась несколькими обстоятельствами.

Во-первых, как уже было отмечено, к моменту начала репрессий в отношении представителей династии ни бывший император, ни члены его семьи и иные родственники не являлись лицами особого правового статуса, предполагавшего специальный порядок привлечения их к уголовной ответственности.

Во-вторых, репрессии в отношении членов императорского дома были применены в условиях новой правовой реальности. Как известно, с момента прихода к власти руководство Советской России исходило из постулата кардинального отрицания «буржуазного права», аннулирования всей дореволюционной системы законодательства²³.

Поскольку система «пролетарского» законодательства не могла сложиться за считанные месяцы, в начальный период становления советской государственности важнейшим источником права стала «революционная совесть» (или «революционное правосознание»)²⁴. Не вызывает сомнений, что в данном случае большевистские лидеры воспользовались концепцией «интуитивного права», разработанной в 1900-е годы заведующим кафедрой энциклопедии и философии права Императорского Санкт-Петербургского университета Л.И. Петражицким²⁵. В официальный обиход термины «революционная совесть» и «революционное правосознание» были введены в ст. 5 Декрета СНК от 24 ноября 1917 г. «О суде»²⁶.

Именно в эту статью оказалось включенным установление о том, что основанием для вынесения судебных решений могут служить «законы свергнутых правительств», если таковые «не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию». Не прошло и месяца, как в ст. 2 Инструкции революционному трибуналу от 19 декабря 1917 г. была внесена еще более категоричная формулировка: «Меру наказания революционный трибунал устанавливает, руководствуясь обстоятельствами дела и велениями революционной совести»²⁷. Тем самым легальным основанием для определения участи представителей низложенного императорского дома в 1918–1919 гг. являлись не соответствующие нормы материального права, а «веления» «революционной совести» управомоченных должностных лиц.

Какие же санкции уголовно-правового характера могли быть назначены в рамках реализации «велений» «революционной совести» в описываемый исторический период? Как известно, каких-либо ограничений в применении репрессивных мер в то время в Советской России не существовало. Управомоченные должностные лица (прежде всего члены революционных трибуналов и руководящий состав ВЧК и ее территориальных органов) могли тогда использовать весь набор уголовных наказаний вплоть до смертной казни²⁸.

В этой связи видится уместным привести документальный пример. На V Всероссийском съезде Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, проходившем в Москве 4–10 июля 1918 г. (на котором была принята и первая российская Конституция), возникла дискуссия о приемлемости применения смертной казни. Официальную точку зрения по этому поводу высказал Председатель Президиума ВЦИК Я.М. Свердлов, выступая на заседании 5 июля 1918 г.: «Если говорить сколько-нибудь серьезно о тех мероприятиях, к которым нам приходится прибегать в настоящее время, о том, к чему мы имеем намерение призвать все Советы, – мы можем указать отнюдь не на ослабление террора по отношению ко всем врагам Советской власти, но, наоборот, к самому резкому усилению массового террора против врагов Советской власти. И мы были глубоко уверены в том, что самые широкие круги трудовой России, самые широкие круги рабочих, крестьян отнесутся с полным одобрением к таким мероприятиям, как отрубание головы, как расстрел контрреволюционных генералов и других контрреволюционеров»²⁹.

И хотя V Всероссийский съезд Советов не принял никакого решения о проведении «массового террора против врагов Советской власти» (известное постановление СНК «О красном терроре» было издано лишь 5 сентября 1918 г.³⁰, ровно через два месяца после выступления Я.М. Свердлова), тогдашняя общая настроенность высших должностных лиц Советской России на широкое применение смертной казни в отношении политических противников была очевидной.

Если в большевистском руководстве в 1918 г. и возникали разногласия относительно смертной казни, то они касались лишь вопроса о круге органов власти, наделенных полномочиями ее применять. В этой связи уместно вспомнить известный конфликт (межведомственный по существу), разгоревшийся в то время по поводу расстрелов между революционными трибуналами и ВЧК. Наиболее последовательным противником сохранения за ВЧК права карать «контрреволюционеров» смертной казнью (что наносило очевидный ущерб соответствующим полномочиям трибуналов) выступил Председатель Центральной обвинительной коллегии при ВЦИК Н.В. Крыленко. Как, в частности, отмечал Н. Крыленко, уже в первый год существования ВЧК «кроме права арестов присвоила себе право безапелляционного решения вопросов жизни и смерти, причем эти самые решения выносились “тройками” или “пятерками”… без каких бы то ни было норм, определяющих как подсудность, так и метод рассмотрения дел»³¹.

Учитывая, что бывший император и все его родственники относились, с точки зрения советских государственных и партийных деятелей, бесспорно к числу «контрреволюционеров», их дальнейшая участь была предрешена. Причем безотносительно к тому, кто именно принимал окончательное решение по этому поводу в каждом конкретном случае: первые лица партии и государства или же региональные и местные руководители. Равным образом не имело никакого значения, по какой юридической процедуре определялась судьба представителей низложенной династии: в рамках административного усмотрения или же в рамках революционно-трибунальского судопроизводства.

Казнь бывшего императора и его родственников была лишь вопросом времени. Не вызывает сомнений, что если бы первые три репрессивные акции не состоялись в июне 1918 г., то все попавшие под них лица: от Николая II до бывших князей императорской крови, – были бы непременно расстреляны в сентябре 1918 г. после покушения на главу Советского правительства В.И. Ленина.

Менее однозначная правовая ситуация сложилась с казнью в январе 1919 г. четырех бывших великих князей. Дело в том, что 6 ноября 1918 г. VI Всероссийский съезд Советов принял постановление «Об амнистии»³², которое, как принято считать, аннулировало действие упоминавшегося постановления СНК «О красном терроре». Как заявил председатель Московского совета Л.Б. Каменев, представлявший на заседании съезда 6 ноября 1918 г. проект постановления, «мы достаточно сильны, чтобы открыть тюрьмы тем, кто, по нашему убеждению, не опасен Советской Республике»³³.

В самом деле, согласно ст. 2 Постановления, освобождению подлежали все лица, которые содержались в местах заключения в качестве заложников. Именно к числу заложников формально относились и бывшие великие князья Георгий Михайлович, Дмитрий Михайлович, Николай Михайлович и Павел Александрович³⁴, и бывший князь императорской крови Гавриил Константинович. Не исключено, что при принятии властями РСФСР отмеченных выше решений об освобождении Гавриила Константиновича была принята во внимание как раз ст. 2 постановления «Об амнистии».

Однако четыре бывших великих князя остались в заключении и после 6 ноября 1918 г. С правовой стороны основанием оставить их под стражей, несомненно, явилась оговорка, внесенная в ту же ст. 2 Постановления. Согласно отмеченной оговорке освобождению не подлежали те лица, «временное задержание которых необходимо как условие безопасности наших товарищей, попавших в руки врагов». Данная оговорка лишала ст. 2 Постановления универсального характера, позволяя ВЧК и ее территориальным органам продолжать содержать под стражей в качестве заложников неограниченное число лиц.

Представляется уместным добавить, что с формально-юридической стороны трагическая участь 17 казненных представителей низложенной династии ничем не отличается, к примеру, от обстоятельств гибели 87 делегатов оппозиционного уездного крестьянского съезда, публично изрубленных (без всякого судебного разбирательства) на площади в алтайском городе Славгороде в сентябре 1918 г. по приказу белогвардейского генерал-майора Б.В. Анненкова³⁵.

Представители бывшей императорской фамилии были приговорены к смерти и казнены людьми, боровшимися с царской властью, низвергшими её и строившими «новый мир», исходя из своего «революционного правосознания». Основываясь на оставленных ими воспоминаниях, есть все основания полагать, что в глазах этих людей уничтожение царской семьи признавалось своего рода подвигом, заслугой в деле победы революции и торжества «революционной» законности.

В завершение остается коснуться вопроса о юридической ответственности тех лиц, которые принимали внесудебные решения о применении смертной казни в отношении бывших членов императорского дома и привели их в исполнение. Не вызывает сомнений, что к ответственности за соответствующие деяния эти лица могли быть привлечены только в случае, если бы они попали в руки органов власти белогвардейских правительств – в случае пленения или же в случае иного исхода Гражданской войны. Возможно, опасение развития событий по такому сценарию и обусловило уничтожение лиц, находившихся вместе с приговоренными к смерти представителями императорской фамилии.

В этом отношении показательна судьба одного из деятелей белого террора упомянутого Б.В. Анненкова. За организацию массовых репрессий в отношении мирного населения в годы Гражданской войны Б.В. Анненков (захваченный советскими властями при доныне неясных обстоятельствах) был судим в июле–августе 1927 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР в Семипалатинске, приговорен к смертной казни и расстрелян 25 августа 1927 г.³⁶

При ином повороте исторических событий в том же 1927 г. мог пройти судебный процесс в Особом присутствии Правительствующего Сената (воссозданного после свержения власти большевиков) над бывшими членами Президиума Петроградской ЧК, отправившими на расстрел великих князей Георгия Михайловича, Дмитрия Михайловича, Николая Михайловича и Павла Александровича. А вот Б.В. Анненков имел бы в несостоявшейся Российской Демократической Федеративной Республике³⁷, вероятнее всего, статус заслуженного ветерана Гражданской войны, а массовая казнь в Славгороде была бы предана забвению.

Подводя итог вышеизложенному, следует заключить, что, хотя физическое уничтожение членов бывшего Императорского дома не относилось к числу приоритетных задач Советского правительства, на протяжении 1918–1919 гг. почти все представители династии, арестованные на территории, подконтрольной властям РСФСР, были репрессированы в форме смертной казни. Основанием для принятия подобных решений явилась не установленная судом виновность казненных в совершении преступных деяний, а веление «революционного правосознания» управомоченных должностных лиц, которое было легальным источником права в начальный период существования Советского государства.