Д. И. ФОНВИЗИН КАК «РОССИЙСКИЙ БОАЛО»: К ИСТОКАМ ОДНОЙ НОМИНАЦИИ В САТИРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛАХ Н. И. НОВИКОВА

DOI: 10.31860/0131-6095-2020-2-25-34

© В. И. СИМАНКОВ

Д. И. ФОНВИЗИН КАК «РОССИЙСКИЙ БОАЛО»:

К ИСТОКАМ ОДНОЙ НОМИНАЦИИ

В САТИРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛАХ Н. И. НОВИКОВА

В 1770 году в первом номере журнала «Пустомеля» было анонимно напечатано стихотворное «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке». Публикацию сопровождало примечание Н. И. Новикова-издателя: «Кажется, что нет нужды читателя моего уведомлять о имени автора сего послания; перо, писавшее сие, российскому ученому свету и всем любящим словесные науки довольно известно. Многие письменные сего автора сочинения носятся по многим рукам, читаются с превеликим удовольствием и похваляются, сколько за ясность и чистоту слога, столько за остроту и живость мыслей, легкость и приятность изображения; словом, если обстоятельствы автору сему позволят упражняться во словесных науках, то небезосновательно и справедливо многие ожидают увидеть в нем российского Боало. Его комедия *** («Бригадир». — В. С.) столько по справедливости разумными и знающими людьми была похваляема, что лучшего и Молиер во Франции своим комедиям не видал принятия и не желал; но я умолчу, дабы завистников не возбудить от сна, последним благоразумием на них наложенного».¹

Принадлежность анонимного «Послания» Фонвизину давно и надежно засвидетельствована. Впервые оно было напечатано в составе книги «Сидней и Силли, или Благодеяние и благодарность» (1769), анонимно изданной Фонвизиным в Москве.² В «Пустомеле» же была повторная публикация, хотя в самом журнале об этом умолчали.

Напомним, что «Послание к слугам моим...» — это первое выступление Фонвизина-стихотворца в печати. Вторая его стихотворная публикация — переводная басня «Лисица-Казнодей» — относится к 1787 году.³ Два стихотворения с перерывом в 18 лет — это все, что появилось в печати при жизни Фонвизина. Во всяком случае, какие-либо иные прижизненные публикации до сих пор не были выявлены. Прочие стихотворения Фонвизина, известные нам по многочисленным собраниям его сочинений, были разысканы и введены в оборот князем П. А. Вяземским в 1820-1840-е годы.⁴

Вернемся к словам Новикова: «...если обстоятельствы автору сему позволят упражняться во словесных науках, то небезосновательно и справедливо многие ожидают увидеть в нем российского Боало». Примечательно, что титулование Фонвизина «российским Боало» можно отыскать не только у Н. И. Новикова, но и у других сочинителей, близко знавших автора «Недоросля», а именно у Я. Б. Княжнина и графа Д. И. Хвостова. Так, в незавершенной поэме Княжнина «Бой стихотворцев» есть следующая строка: «Фон Визен, острой дух, российской Боало».⁵ По мнению Л. И. Кулаковой, «Бой стихотворцев» следует датировать 1765 годом. Если эта датировка корректна, то следует заключить, что Фонвизин стяжал славу «российского Боало» до 1765 года, а это входит в некоторое противоречие с уже цитированными словами Новикова («многие ожидают увидеть в нем российского Боало»; курсив мой. — В. С.). «Российским Боало» называл Фонвизина и граф Д. И. Хвостов, сочинивший надпись к портрету Фонвизина: «Се образ Буало и вместе Моллиера»⁶ (в более поздней редакции: «Се образ русского Депреа иМольера»).⁷

Итак, мы видим, что существует по меньшей мере три независимых источника, в которых Фонвизин величается «российским Боало». Откуда взялось столь устойчивое прозвание и на чем оно основано? Для сравнения: И.П. Елагин называл А. П. Сумарокова «Наперсник Боалов, российский наш Расин».⁸ Почему возникло такое сопоставление, нетрудно догадаться, ибо Сумароков обращался и к «Поэтическому искусству» Буало, и к трагедиям Расина.⁹ «Русским Буало» называли и графа Д. И. Хвостова — и снова понятно почему: тот перевел «Науку о стихотворстве» и издал ее бессчетное количество раз.¹⁰ «Русским Пиндаром» величали М. В. Ломоносова, «Русским Гомером» — М. М. Хераскова,¹¹ «Русским Лафонтеном» — И. И. Дмитриева,¹¹¹² и эти отождествления также в той или иной мере поддаются объяснению.¹³ Не вызывает затруднений и титул «русского Горация» в применении к Г. Р. Державину. Все перечисленные уподобления поддаются объяснению, но что же делать с Фонвизиным? С одной стороны, у нас есть свидетельства современников, называвших его «российским Боало», а с другой стороны, у нас нет данных, которые могли бы эту репутацию объяснить. Как разрешить указанное противоречие? Возможный ключ к разгадке, на наш взгляд, можно отыскать в тех изданиях, в которых печатался Фонвизин. Так, в новиковском журнале «Живописец» за 1772 год, где, как достоверно известно, было несколько публикаций молодого Фонвизина,¹⁴ можно обнаружить две примечательные сатиры Буало: VIII сатиру под названием «На человека» и X сатиру «На женщин».¹⁵

Любопытно, что эти переводы прошли фактически незамеченными. Кажется, только составители «Сводного каталога русской книги гражданской печати XVIII века» постарались найти ответ на вопрос о том, кому они могли бы принадлежать: «В журнале («Живописец». — В. С.) напечатаны в переводах В. Г. Рубана сатиры Н. Буало».¹⁶ Между тем Рубан, насколько известно, никогда не переводил Буало и вообще сатир не писал, хотя и поместил в новиковском журнале два-три небольших стихотворения, по содержанию вовсе не сатирических. Сверх того, и какие-либо аттестации Рубана как «российского Боало» в литературе отсутствуют. Сказанное позволяет заключить, что атрибуция из «Сводного каталога» носит произвольный характер, и потому мы возвращаемся к вопросу о том, кто же был автором двух сатир в новиковском журнале.

Начнем с восьмой сатиры «На человека». Это длинное, в несколько сот строк сочинение, написанное александрийским стихом, имеет любопытного двойника, до сих пор никем не обнаруженного. Дело в том, что в журнале «Новые ежемесячные сочинения» (далее — «НЕС») за 1788 год можно отыскать вторую, несколько зацензурованную редакцию этой же сатиры.¹⁷ В конце публикации было помещено «прим<ечание> сообщившего»: «Сатира сия переведена за несколько десятков лет». Возникает вопрос: как стихотворение из «Живописца» (1772) оказалось в «НЕС» (1788)? Если просмотреть поэтический отдел «НЕС» за все годы его существования, то можно обнаружить, что в журнале обыкновенно публиковались оригинальные сочинения, но случались и перепечатки. Так, например, М. М. Херасков представил в журнал два стихотворения, ранее уже бывших в печати. Старые стихи отдавал в редакцию и И. Ф. Богданович. Напомним, что и сама княгиня Е. Р. Дашкова, отвечавшая за журнал, почитала за нужное и полезное перепечатывать в «НЕС» отдельные сочинения именитых поэтов, особенно если они были помещены в забытых или труднодоступных изданиях. Поэтому не приходится удивляться и появлению перепечатки из новиковского «Живописца». Удивительно между тем другое: кто может быть связующим звеном между «Живописцем» и «НЕС»? Примечание сообщившего («Сатира сия переведена за несколько десятков лет») обличает, на наш взгляд, еще здравствующего сочинителя; соответственно тот, кто сообщил сатиру Дашковой, ранее сотрудничал и в новиковском «Живописце». Поскольку «НЕС» были академическим изданием, в нем печатались члены Российской академии или лица, близкие к Дашковой. Печаталась и учащаяся молодежь, но ее можно не принимать в расчет по хронологическим соображениям. Напомним, что в «НЕС» анонимно публиковались следующие стихотворцы: М. М. Херасков (1733-1807), Я. Б. Княжнин (1740-1791), В. Г. Рубан (1742-1795), И. Ф. Богданович (1743/1744-1803), Г. Р. Державин (1743-1816), П. С. Потемкин (17431796), Ю. А. Нелединский-Мелецкий (1752-1829), Ф. П. Ключарев (17551822), М. Н. Муравьев (1757-1807), Д. И. Хвостов (1757-1835), Д. П. Горчаков (1758-1824), В. В. Капнист (1758-1823), Н. П. Николев (1758-1815) и многие другие.¹⁸ Вышеуказанный список лиц, печатавшихся в поэтическом отделе «НЕС», явно неполон, и потому искать в нем перелагателя восьмой сатиры Буало — дело напрасное. На наш взгляд, автором сатиры «На человека», первоначально напечатанной в «Живописце», а затем — в несколько измененном виде — перепечатанной в «НЕС», был, возможно, Фонвизин. В пользу этого допущения свидетельствует яркая текстуальная перекличка между анонимной сатирой «На человека» (1772) и «Посланием к слугам моим...» (1769), достоверно принадлежащим Фонвизину. Так, в сатире «На человека» мы встречаем следующий стих: «И всеми образы щечи казну народну». Ср. идентичный оборот в «Послании к слугам моим»: «Щечи его казну, твоя казна прибудет». Напомним, что глагол щечить¹⁹ довольно скудно представлен не только в русских сочинениях XVIII века,²⁰ но и вообще во всем корпусе русскоязычной литературы за все века ее существования. Примечательно, что К. Ф. Петров, автор «Словаря к сочинениям и переводам Д. И. Фон-Визина» (1904), даже не приводит этот глагол в своем словнике. Упущение это, по счастью, было отмечено В. И. Чернышевым в рецензии на упомянутый «Словарь».²¹

Среди стихотворных текстов XVIII века глагол щечить чаще всего можно обнаружить у В. В. Капниста. Так, автор «Сатиры I» (1780)²² использует его не только в собственном виде («А порознь каждого щечит и обирает»), но и в составе антропонима (персонаж по фамилии Щечилов).²³ Казалось бы, довольно весомая улика, однако Капнист не мог быть перелагателем сатиры, напечатанной в «Живописце»: в 1772 году ему было всего 14 лет. Сверх того, поэтический дебют Капниста, по словам самого сочинителя, относится к 1774-1775 годам, когда на свет появилась «преглупая <...> французская ода, на случай мира между Россиею и Оттоманскою Портою».²⁴Иными словами, надежнее предположить, что Капнист был знаком с «Посланием к слугам моим» Фонвизина или с сатирой Буало из «Живописца», и знакомство это нашло отражение в его собственной «Сатире I», опубликованной в июньском номере «Санкт-Петербургского вестника» за 1780 год.²⁵Может быть, отчасти поэтому публикация эта тотчас вызвала ядовитую отповедь. В сентябрьском номере журнала было помещено «Письмо к господину К—, сочинителю Сатиры первой».²⁶ Письмо подписано инициалом «Д. —», под которым, как предположил П. Н. Берков, скрывался Д. И. Фонвизин.²⁷ Действительно, текст письма выдает автора с головой. Так, выписав следующие строки из «Сатиры I» Капниста: «Где с кем я ни сойдусь, с кем речь ни начинаю / Или невежество, или порок встречаю», — он тотчас уличает поэта в покраже: «По-видимому, наслышались от Ваньки, который говорит:

Куда ни обернусь, везде я вижу глупость.

И всякой, чтоб набить потуже свой карман,

За благо рассудил приняться за обман.

Смотри „Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке“. Стих 50. 58.60.

Ибо г. Боало несколько иначе изъясняется в этом случае:

Je n’appercoi par tout que folle ambition,

Foiblesse, iniquite, fourbe, corruption.

Sat. XI. Vers. 15, 16».

В данном пассаже все примечательно: и автоцитата из «Послания к слугам моим», и ссылка на 11 -ю сатиру Буало. Любопытно, что это далеко не единственная ссылка на сатиры Буало, встречающаяся в «Письме к господину К —». Выше в своем «Письме» Фонвизин цитирует строки из первой и седьмой сатир Буало, перекликающиеся, на его взгляд, с капнистовыми. Задача Фонвизина проста: показать, что вся сатира Капниста представляет собой покражу из трех сочинителей, а именно: Буало, Сумарокова и... Фонвизина. Вероятнее всего, Фонвизин написал свое «Письмо» не затем, чтобы вступиться за честь тех поэтов, которых высмеял Капнист в своей «Сатире» (это общепринятое толкование), но затем, что ему примерещилось, будто у него отнимают лавры «российского Боало». Иными словами, задетое самолюбие подтолкнуло Фонвизина к решительным мерам. Немудрено, что в самом скором времени после публикации «Сатиры I» Капниста и соответственно фонвизинского «Письма к господину К —» явилось и так называемое «Послание к творцу посланий» (1781), колкая пародия А. С. Хвостова, в которой тот «не обошел своей критикой ни одно произведение Фонвизина, даже неопубликованное».²⁸ Действительно, Хвостов был человеком предельно информированным и знал, что автором тех или иных упоминаемых им анонимных сочинений был именно Фонвизин, а не кто-нибудь иной. Ошибочных атрибуций у Хвостова нет. Тем примечательнее ссылка Хвостова на Буало в самом конце «Послания»:

Не помню кто сказал, я чаю Боало, Что умному сыскать всегда не тяжело Еще умнейшего, которому он равен (нравен. — В. С.).²⁹

Упоминание Буало в данном случае не может быть случайно — в словах Хвостова завуалирован саркастический намек на Фонвизина как автора «Письма к господину К —». Более того, в процитированном отрывке Хвостов явно отсылает к знаменитой строке из «Поэтического искусства» (I, 232): «Un sot trouve toujours un plus sot qui l’admire», т. е. «дураку всегда нетяжело найти еще большего дурака, который им восхищается». Как видим, Хвостов для пущего сатирического эффекта намеренно выворачивает наизнанку крылатый стих из французского классика, заменяя «дурака» на «умного».

Итак, не исключено, что перелагателем сатиры Буало «На человека», напечатанной впервые в «Живописце» за 1772 год и впоследствии перепечатанной в «НЕС» за 1788 год, мог быть Фонвизин. Напомним, что в печати словосочетание «щечить казну» было зафиксировано нами только дважды: в «Послании к слугам моим» (1769) и в сатире Буало «На человека» (1772). Подобная перекличка лингвистически нетривиальна и может быть квалифицирована как самоповтор.³⁰ Еще раз подчеркнем: именно словосочетание «щечить казну», а не глагол «щечить» как таковой мы рассматриваем весомой лингвистической уликой. Отметим также, что участие Фонвизина на страницах «НЕС» надежно задокументировано: в одном из первых выпусков журнала за 1786 год появилась «греческая повесть» «Каллисфен»,³¹ представляющая собой не оригинальное сочинение Фонвизина, как полагали многие исследователи, но свободный перевод «Повести о злосчастном философе Каллисфене» из «Journal de Vienne» (1785).³²

Если переводчиком сатиры «На человека» был Фонвизин, то он же, на наш взгляд, был переводчиком и другой сатиры Буало, а именно «На женщин», напечатанной в том же «Живописце». Здесь также имеются яркие приметы фонвизинского лексикона: казнодей,³³ набоженство³⁴ и проч. Разумеется, ни казнодей, ни набоженство сами по себе не могут быть жесткими маркерами авторской речи, но как косвенный лингвистический аргумент они вполне могут быть приобщены к делу.

Итак, если Новиков в «Пустомеле» в 1770 году еще только ожидал в лице Фонвизина появления «российского Боало», то в 1772 году в «Живописце» это появление, возможно, состоялось. Как бы там ни было, о том, что именно Фонвизину принадлежат некие сатирические стихи, прямо или косвенно заимствованные из Буало, знали, по-видимому, многие современники — отсюда, вероятно, и берет свое начало загадочная номинация, вынесенная в заглавие нашей статьи.

Напоследок укажем, что А. Стричек был чуть ли не единственным исследователем, кто попытался понять, почему Новиков ожидал увидеть в Фонвизине «российского Боало». Словацкий ученый идентифицировал ряд реминисценций из Буало в «Послании к слугам моим» и в «Послании к г. издателю Трутня», автором которого он, вслед за П. Н. Берковым,³⁵ считал Фонвизина. Прекрасно осознавая, что одних реминисценций из Буало в указанных стихотворениях будет недостаточно, чтобы заслужить отождествление с французским классиком, Стричек был вынужден прибегнуть к натянутому объяснению. По его словам, «Фонвизин удостоен звания „российского Буало“ не столько как сатирический поэт, но скорее как ведущий критик».³⁶

Выше мы привели аргументы, говорящие за причастность Фонвизина к переводу двух сатир из новиковского «Живописца», однако не привели аргументов против. Из контраргументов прежде всего следует указать на довольно посредственное качество этих сатир. Несмотря на то, что словосочетание «щечить казну» встречается и у Фонвизина, и у анонимного перелагателя восьмой сатиры (и схождение это обладает чуть ли не гипнотической силой), не исключено, однако же, что подлинным сочинителем сатиры «На человека» и соответственно «На женщин» было и вовсе малоизвестное лицо. Из тех, кто печатался и в «Живописце», и в «НЕС», мы уже упоминали Д. И. Фонвизина и В. Г. Рубана.³⁷ Между тем остается еще один кандидат, не помянутый нами выше — это А. И. Фомин, архангелогородский купец, поместивший, по меньшей мере, одно стихотворение — а именно масонскую «Песню» — в новиков- ском «Живописце»³⁸ и опубликовавший ряд сугубо академических статей в «НЕС» (в том числе и за 1788 год, т. е. в непосредственной близости от «Ось- мой сатиры» Буало). К сожалению, сведений о Фомине-стихотворце почти не сохранилось. Тем не менее переводчиком двух сатир Буало в «Живописце» мог быть и «лучший в архангелогородском посаде писец в прозе и стихах»,³⁹и это предположение нуждается в дальнейших разысканиях.