В течение последних двух десятилетий обозначилась тенденция к усилению транснациональных компаний, которые претендуют на то, чтобы заменить собой государство. Сейчас эта замена происходит лишь в некоторой части общественного бытия, но, сообразно вектору социального и экономического развития общества, уместно прогнозировать в будущем высокую вероятность поглощения государства корпорациями, которые управляются узкой группой лиц. Мотивом к написанию данной статьи послужило стремление осмыслить производные государственного развития общества в таких условиях, которые в ближайшее десятилетие станут социальной реальностью. Среди таковых производных в данной статье выделена политика «мягкой силы». Цель данного исследования состоит в анализе смыслового содержания понятия «мягкая сила» в условиях усиления роли транснациональных корпораций на фоне кризиса государственного бытия человека. Сообразно поставленной цели, мы постараемся решить вопросы, связанные с детекцией возможностей применения и специфики «мягкой силы» в Российской Федерации в системе международных отношений, а также роли государства в характере и способе применения «мягкой силы». Методологической основой для настоящего исследования является концепция диалога культур, обоснованная в трудах М.М. Бахтина. Именно культура, духовно-нравственный авторитет нации является обязательным условием для эффективного применения «мягкой силы». В диалоге культур востребованы самые лучшие стороны общества, его традиции, связанные с добротой, ответственностью, благочестием – всем тем, что характеризует его в качестве человеческого.

В 1990 г. вышла в свет работа американского учёного Джозефа Найта “Bound to Lead: The Changing Nature of American Power”, в которой фигурировало понятие «мягкая сила». Это понятие органично присуще системе дипломатических отношений между государствами на разных уровнях, в том числе геополитическом. Нельзя сказать, что категория «мягкой силы» безупречна с точки зрения внутренней честности, так как нередко эффективность её применения обусловлена прямой угрозой применения насильственных методов. Например, когда в 1853 - 1854 гг. коммодор США Мэтью Перри вёл переговоры с Японией, то добился успеха на фоне присутствия боевой эскадры, которой японскому правительству нечего было противопоставить. Удобно описывать преимущества культуры, системы образования, религии своей нации, имея под рукой подавляющую военную силу. Тем не менее в диалектическом взаимодействии мягкой и жёсткой силы формируется мера эффективности или неэффективности внешней политики государства. По сути, интеллект правящей государственной элиты отражается в умении распоряжаться силовыми ресурсами как в мягкой, так и жёсткой формах.

В некотором смысле предпосылкой к формированию концепции «мягкой силы» стал европоцентризм, достигший своего пика в начале ХХ столетия. В это время крупнейшие европейские государства активно и жёстко делили колониальные владения. К борьбе за колонии в косвенной форме подключились США, победившие в 1898 г. Испанию и забравшие у неё те колонии, ради освобождения которых саму войну и инициировали. При этом потенциал культуры конкурирующих наций стал средством в такой борьбе. Нельзя сказать, что противостояние ведущих колониальных стран обязательно сводилось к вооружённым конфликтам. Имела место и демонстрация собственных культурных традиций в качестве наиболее развитых. Местному же порабощённому населению предлагалось лишь восхищаться высотами западноевропейской или североамериканской цивилизации, рабски обслуживая интересы метрополий.

Среди ведущих капиталистических государств начала ХХ в. была и Российская Империя. В этот период она оказалась в состоянии системного и тяжёлого кризиса, следствием которого был ряд трагичных событий, включая русско-японскую войну, относящуюся в советской историографии к империалистической и по своей природе не соответствующая нормам традиционной русской культуры. Тем не менее в период формирования Российской Империи в XVI - XVIII вв. именно «мягкая сила» стала основой для её территориального и цивилизационного расширения от берегов Балтики до Тихого океана. Невозможно никакими военными методами удерживать обширные земли Сибири, Алтая, Дальнего Востока, тем более при соседстве таких густонаселённых держав как, например Китай. Поэтому-то в основу расширения Российской Империи была положена её культура. Сам термин «культура» для русского языка довольно-таки поздний (впервые в Российской Империи зафиксирован в 1845 г.), но значимый по своему духовному содержанию на протяжении столетий истории Российского государства.

Ценности культуры православного христианства стали основой для включения в состав России множества народов. Концепция «Москва – Третий Рим» предполагала то, что русский народ своей праведностью призван оправдывать бытие всего человечества пред Богом. Подобно десяти праведникам, ради которых Господь милует весь город (Библия, Бытие: 18), один народ, сохраняя христианскую веру и соответствующий образ жизни, защищает право на жизнь всех остальных народов. Отсюда и выражение В.С. Соловьёва: «Спасающий спасётся. Вот тайна прогресса – другой нет и не будет»¹. Стало быть, многие народы, входя в состав Российской Империи, считали, что именно в единстве с русским народом они с наибольшей вероятностью достигнут духовного и интеллектуального благополучия. Когда «в 1754 году многотысячный китайский военный отряд захватил южную часть Горного Алтая (Чуйскую, Канскую долины и берега реки Берель), двенадцать племенных вождей алтайцев — зайсанов — обратились к императрице Елизавете Петровне с просьбой о принятии их народа в российское подданство. Что и произошло 2 мая 1756 года»². Примечательно то, что в данном регионе почти не было русских солдат, однако огромные армии Китайской империи не смогли продолжить экспансию и воспрепятствовать присоединению к Российской Империи целых народов с их землями. Причём представители многих народов, принявших российское подданство, приобретали высокое социальное положение, достигали таких высот в органах центральной государственной власти, которые в среде их стран были для них невозможными.

В XVIII в. частью Российской Империи стала Аляска. В своём большинстве население Аляски представлено алеутами, которые также живут на Камчатке и Чукотке. Когда рыльский купец (Курская область) Григорий Иванович Шелехов (1745 - 1795) прибыл на остров Кадьяк, то прежде всего построил со своими товарищами школу для алеутских детей. Помощь в развитие системы образования стало своеобразной визитной карточкой русской культуры, которая стала символом присутствия России и в более поздний – советский – период. Так, после того как множество африканских стран провозгласили независимость, именно СССР оказал системную помощь в развитии школьного образования внутри этих государств, а также в подготовке профессиональных кадров среди местного населения в советских вузах. Символом такой помощи стал Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы (ныне – РУДН). Год основания этого Университета – 1960-й – совпадает со временем пика освобождения африканских стран от колониального гнёта, поэтому иногда называется «годом Африки» (17 государств на этом континенте в 1960 г. провозгласили государственную независимость). Российская Федерация также содействует развитию образования в других странах, готовя в своих вузах профессиональные кадры по ряду специальностей и командируя своих специалистов для помощи в развитии образования среди народов других государств.

Одна из составляющих «мягкой силы» проявляется в работе СМИ. Так, с 1961 г. Московское радио начало вещание в страны Африки передачи на местных языках (амхарском, суахили, хауса). Способность донести информацию до местного населения в понятной для него форме и, желательно, на родном для него языке есть также составляющая дипломатической работы и политики «мягкой силы».

Таким образом, видим, что «мягкая сила» в российской внешней политике выражается в содействии развитию нравственных и интеллектуальных качеств других народов. Если для капиталистического мира мягкая сила представлена прежде всего присутствием значительных финансовых средств, которые имеют неоднозначные последствия для развития местной экономики и сохранения государственного суверенитета, то в русской культуре мягкая сила обращена к духовным и душевным качествам. Россия привыкла добиваться не финансового или политического влияния, а любви. Это и есть специфика мягкой силы нашего государства. Причём следует признать, что такой подход к трактовке «мягкой силы» представляется вполне разумным. Человек, получивший образование на русском языке, с высоты занимаемой должности в своей стране сможет конструктивно и в русле добротолюбия развивать отношения с Россией. История России, её классическая литература, музыка, кино для него будут не малоизвестной экзотикой, а составляющей его мышления. Система, которая предлагалась и защищалась в СССР, привлекала высоким уровнем социального обеспечения, нравственной безопасностью, стабильностью развития, что гарантировалось государством. Поэтому в советский период мягкая сила делала акцент на духовной культуре, на социальных аспектах, которые предрасполагали к комплексному развитию человека. Вместе с тем финансовый компонент в «мягкой силе» СССР был слабо выражен. «Мягкая сила» капиталистических государств предполагает обеспечение возможностей большого заработка и финансовой успешности. По сути, такая сила хотя и не использует военные методы, но обращена к материальному воздействию, а поэтому может быть названа экономической. Иногда экономическая сила являет собой привлекательный образ жизни, наполненный бытовым комфортом и финансовой обеспеченностью, но может свестись к экономической зависимости и шантажу. Поэтому «мягкая сила» при использовании рыночных капиталистических механизмов потенциально способна выражаться в разных ракурсах, некоторые из которых превращают её в экономическую экспансию. Тем не менее при использовании «мягкой силы» в русле экономических приоритетов ведущим капиталистическим государствам удалось укоренить свои ценности в мировоззрении многих народов мира. В некотором смысле речь идёт о постулировании и инкорпорировании в социальную среду тех норм, которые в государстве, применяющем «мягкую силу», считаются правильными. По сути, такое государство демонстрируют свой стиль жизни в качестве наилучшего, а также способность убедить других желать того же, к чему стремитесь вы сами³ . По мере развития рыночных отношений брэнды страны и финансовых компаний, с которым она ассоциируется, также стали частью «мягкой силы». По сути, всё это есть предпосылка к современным процессам глобализации.

Культурные ценности в применении «мягкой силы» являются спецификой России. Разумеется, в стране долгое время считалось, что она символизирует высокие духовные ценности, не случайно визитной карточкой России стал храм Василия Блаженного, расположенный на Красной площади в Москве. В США аналогичным символом государственности стала статуя свободы, во Франции – Эйфелева башня, в Австралии – здание театра в Сиднее, в Соединенном Королевстве Big Ben, а в России – православный храм. Это не означает того, что русский народ не интересуется развлечениями или не ценит свободу – всё это есть, – но занимает не столь важное место, как категории праведности и святости. С.Л. Франк отмечал: «Общественный порядок должен быть не только целесообразным – в смысле наилучшего удовлетворения земных нужд человека, – но и праведным…»⁴. Свобода или комфорт не были культовыми в русской культуре, ибо сам человек мыслился в контексте бытия Бога.

Тем не менее ошибочно считать, что в других странах игнорируют нормы культуры. «“Мягкая сила” как опора на привлекательность национальных ценностей, культуры и внешней политики для достижения целей и увеличения влияния страны в мире играла существенную роль в британской внешнеполитической стратегии задолго до появления соответствующего термина»⁵. С учётом того, что Великобритания была крупнейшим колониальным государством, её обращение к «мягкой силе» выглядит закономерным явлением. Одна из составляющих применения «мягкой силы» Великобританией состоит в стремлении создать на международной арене имидж Англии как сильного и справедливого государства. Это делается за счёт инкорпорации в сознание людей определённого понимания истории, посредством популяризации тех литературных произведений, где прославляется Англия. Например, во все школьные учебники по всемирной истории внесены сведения о победе Англии над «великой армадой» испанцев в 1588 г. При этом только узкая группа историков знает о том, что уже в следующем 1589 г. английский флот потерпел как минимум не менее тяжёлое поражение от испанцев. Между тем историческое сознание развивается прежде всего на основе того материала, который внесён в школьные учебники, поэтому в случае с Великобританией известны её громкие победы, но редко кто знает о её поражениях. Огромный пласт художественной и учебной литературы, популяризированной в XIX в., был ориентирован на интересы Великобритании. Так или иначе, но умение повлиять на историческое сознание разных народов также представляется компонентой «мягкой силы».

Таким образом, видим, что «мягкая сила» имеет различные способы своего выражения, в значительной степени зависит от политического устройства и господствующего мировоззрения в том государстве, которое её применяет. Тем не менее за последние десятилетия в мире наметились серьёзные изменения. С. Хантингтон писал: «Государства являются основными, даже единственными важными игроками на международной сцене»⁶. Применительно к ХХ в. государства, действительно, выглядели незыблемой формой социального устройства, безальтернативным способом развития человечества. Тем не менее в конце ХХ столетия на фоне антропологической катастрофы, констатируемой рядом учёных, обозначился кризис государственности как формы и способы бытия человека. В таких условиях новыми акторами «мягкой силы», её инициаторами могут оказаться не государства, а иные системы, совершенно другой природы и сущности. Речь идёт прежде всего о транснациональных корпорациях. Ж. Аттали прогнозирует распад государства как такового и его вытеснение глобальными компаниями финансового характера⁷. Такие корпорации вряд ли будут ставить ценности культуры, социального обеспечения в качестве ведущих или базисно мотивирующих. По сути, может с высокой долей вероятности произойти усугубление антропологического кризиса, а на фоне усиления тенденций трансгуманизма продолжиться вырождение человека в традиционном его понимании. Не следует полагать, что транснациональные корпорации не в состоянии абсорбировать в себе концепцию «мягкой силы». Более того, они смогут её предложить в том виде, который внешне покажется привлекательным. Так, есть вероятность на софистической игре такими амбивалентными понятиями как жизнь и смерть придать иное смысловое наполнение концепту «мягкая сила». Отмечается, что «сила суверенитета – это мощь меча. Он угрожает смертью и использует «привилегию овладевать жизнью, чтобы подавлять ее». Напротив, дисциплинарная власть – это не сила, имеющая дело со смертью, а власть над жизнью: ее функция больше не убивать, а «повсеместно инвестировать в жизнь». Таким образом, «старая сила смерти» уступает место осторожному «управлению телами» и «расчетливому управлению жизнью»⁸. Крупные корпорации с большой долей вероятности постараются сыграть на этом таким образом, чтобы государство представить в глазах сообщества жестоким карающим механизмом, а частный бизнес — гибкой и либеральной системой. Между тем такой либерализм есть лишь видимость, за которой скрывается расчёт финансовой корпорации, ориентированной на извлечение материальной выгоды.

Нельзя забывать, что именно в рамках государственного развития стал возможен отказ от смертной казни, а правом на помилование или амнистию обладает глава государства. Именно в государстве был поставлен вопрос о развитии такого антропологического качества, как чувство доброты. В транснациональных корпорациях трудно надеяться на заинтересованность власти в духовном развитии подчинённых им людей. Более того, в условиях кризиса нравственного сознания государства становятся крайне уязвимыми, поскольку по своей сути являются производными от человеческой сущности. Государства могут распасться прежде всего в силу того, что «человек становится предметом археологии и этнографии, неким символом изживших себя форм биологического существования»⁹. Сущность «мягкой силы» в своей основе обращена к культуре, к духовности людей, однако при антропологическом кризисе, вырождении культуры происходит не только разрыв между естественным и позитивным правом с последующим упадком государства, но и утрата содержания политики «мягкой силы». В некоторой степени государство может сохранить своё влияние посредством экологической политики. Ряд исследователей отмечают то, что с 1990-х годов усилила позиции «социо-эколого-экономическая система» как модель балансирования трех групп целей: социальных, экономических и экологических¹⁰. Тема экологической безопасности в СМИ стала культовой. Многие концепции ХХ в. ко времени его окончания приняли экологический подтексты и смыслы. Например, «идея ноосферы сегодня рассматривается практически исключительно в контексте отношения человека к природе и угрозе экологического кризиса… Неизменным остаётся сведение проблематики ноосферы в основном к решению глобальных экологических проблем»¹¹. Однако не следует переоценивать роль экологической политики в области сохранения силы и влияния государства.

Выводы

В Российской Федерации с её акцентом на духовных ценностях сложившееся положение дел может оказаться особенно тяжёлым. В условиях конкуренции с теми государствами, интересы которых совпадают с векторами развития транснациональных корпораций, характер пространства финансового роста далеко не всегда будет ориентирован на интересы России. Исходя из экономических возможностей Российской Федерации как государства, трудно будет защищать её национальные ценности в приближающихся реалиях, характер которых определится финансовыми интересами транснациональных корпораций. Российская Федерация, с одной стороны, имеет ряд преимуществ, таких как развитая атомная энергетика, высокий уровень доступности сети Интернет, наличие собственного военно-промышленного комплекса, но при этом «у неё слабая промышленность, дорогая рабочая сила», нет самостоятельного финансового рынка¹². Апеллирование же к человеческим категориям, носящим этический смысл, в новых реалиях потеряет свою действенность. «Антропологическая катастрофа породила особый тип “человекоподобных существ”, для которых характерен отказ от метафизического измерения…»¹³. С.В. Колычев пишет: «Антропологическая катастрофа – это свершившийся метафизический акт, который проявился в духовных исканиях начала ХХ века, эта ситуация в культуре проявилась в том, что проблема укоренения человека в мире оказалась трудновыполнимой…»¹⁴. Похожие мысли мы находим в работах Р.М. Руповой¹⁵. В таких условиях «мягкая сила» станет рудиментом прежних уже несуществующих систем, а стало быть, либо прекратит применяться, либо примет иное смысловое наполнение. Полагаем, что в сложившихся обстоятельствах особое место занимают информационные технологии, средства организации виртуальной реальности, которые подменяя собой ценности традиционной культуры, становятся значимыми объектами притяжения. Те страны, которые смогут наполнить смысл «мягкой силы» новыми технологическими возможностями с высоким уровнем их доступности, окажутся в лучших условиях как для взаимодействия с транснациональными компаниями, так и для осуществления внешней политики.