С развитием уголовно-правовой и криминологической мысли в последние годы все отчётливее проявляются контуры неизведанных горизонтов уголовного права и криминологии, которые являются предметом всестороннего исследования преступностиведов и представителей других смежных наук. Благодаря этому наука уголовного права и криминологии за последние 30-40 лет обогатилась многими генеративными трудами (некоторые с оттенком картезианства¹), в которых выдвинуты принципиально новые доктрины, а многие фундаментальные вопросы преступления и наказания, причин преступности, механизма формирования преступной мотивации и т.д. в них кардинально пересмотрены. В частности, в этих исследованиях², большинство из которых основано на непреходящих ценностях научного наследия прошлого³, поставлены под обоснованное сомнение многие господствующие в уголовном праве и криминологии парадигмы⁴, а некоторые из них мотивированно опровергнуты в силу их ошибочности или несостоятельности.

Одновременно с этим в них даны заслуживающие внимания убедительные ответы на многие сложные теоретические вопросы, которые либо были поставлены ранее, но не решены до конца (к примеру, патогенез феномена наказания) или вообще не рассматривались до последнего времени (например, бинарная сингулярность причин преступности).

Этот качественный скачок в преступностиведении⁵, который продолжается по сей день, повлек за собой существенные сдвиги как в осмыслении этиологии преступности и онтологии наказания, так и в углублении учения о механизме формирования преступной мотивации и т.д.⁶ Так, сегодня стало более чем очевидно, что не все преступления, предусмотренные в Уголовном кодексе той или иной страны, являются продуктом социального конструкта. В частности, анализ генезиса преступности показывает, что отдельные виды преступления (к примеру, убийство, изнасилование, грабеж, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, кража и т.д.) совершались и задолго до возникновения государства и его нормативных установлений, хотя и назывались по-иному (вира, зло, грех и т.д.), что, естественно, не меняет сущностных качеств таких деяний. Помимо этого, как писал Э. Дюркгейм, «общество без преступности совершенно невозможно»⁷. А, как известно, человеческое сообщество возникло задолго до появления на исторической арене первого государства⁸.

Сказанное можно повторить и относительно утверждений криминологов XX - начала XXI в. о том, что причины преступности носят социальный характер. Между тем современные исследования в этой области показывают, что причины преступности не от мира сего, они гнездятся внутри самого человека в виде неудовлетворенной потребности, а совершаемое им конкретное преступление – не что иное, как генетически обусловленный опредмеченный поведенческий акт деструктивно-волевого характера, базирующийся в геноме Homo Sapiens в алертном состоянии, который активируется лишь при сцеплении с определенными внешними факторами природного, техногенного или антропогенного свойства, воспользовавшись которыми, он удовлетворяет свои потребности, которые не смог или не захотел реализовать в рамках закона.

Таким образом, становится очевидным, что всё многообразие смысла понятия «преступление» нельзя сводить к его нормативному определению, а причины преступности объяснять лишь социальными явлениями.

Не отражает всех глубинных пластов причин индивидуального преступного поведения и господствующий в теоретической криминологии постулат, согласно которому под детерминантом преступности подразумевается комплекс социальных явлений, совместное действие которых порождает конкретное преступление, если учесть, что в механизме детерминации преступного поведения часто участвуют и другие факторы как природного, техногенного, так и антропогенного характера (к примеру, трагедии на АЭС Чернобыля и «Фукусима»).

Не лишен логики и такой вопрос: «Существует ли де-факто такой вид уголовного наказания, как лишение свободы, закрепленное в уголовных кодексах всех стран мира, если принять во внимание, что свобода человека неотчуждаема как нечто абсолютное, раз и навсегда данное ему с момента рождения?» Как указано в современных уголовно-правовых исследованиях, она является неотъемлемым качеством его генетической природы и имманентным свойством повседневного бытия. Поэтому свобода не сводится лишь к ограничению сложившегося у человека повседневного уклада жизни в ее привычных проявлениях или сужению пространства и условий физического перемещения, выбора им места жительства и т.д., как это трактуется практически во всех учебниках уголовного права.

Иными словами, можно ограничить свободу воли человека, его решения, действия и т.д., но отчуждать у человека его свободу в целом невозможно по определению. Это – аксиома, в силу чего она не нуждается в дополнительных обоснованиях.

Современные криминологические исследования напрочь опровергли и ошибочную законодательную константу, согласно которой «лишение свободы заключается в изоляции осужденного от общества…», как это указано в уголовных кодексах многих стран мира (например, ст. 56 УК РФ). Дело в том, что водворение осужденного в ту или иную пенитенциарную обсервацию не означает его изоляции от общества, так как: а) под обществом подразумевается совокупность наделенных волей и сознанием двух и более людей, вступающих в определенные общественные отношения в той или иной социальной системе; б) в культурной среде невозможно изолировать дееспособного человека от общества, за исключением его смерти или помещения на необитаемый остров. Этот далеко не полный перечень аргументов свидетельствует, что исправительные колонии, как и другие пенитенциарные учреждения, являются таким же социальным обществом (хотя и с негативным оттенком), что и социум, функционирующий за стенами того или иного пенитенциарного учреждения⁹.

Сегодня, как и несколько веков назад, в уголовном праве и уголовном процессе утверждается, что наказание за совершенное преступление всегда и везде назначается судом на основе обвинительного приговора, в котором определяется как его вид, так и сроки (размеры). Между тем этот постулат был опровергнут еще в 1866 г. Ф.М. Достоевским в его бестселлере «Преступление и наказание», в котором он показал, что эту карательную функцию выполняет не только и не всегда суд¹⁰. В частности, в своем знаменитом романе писатель более чем убедительно показывает, что в социуме не существует преступления без наказания, так как кара de facto настигает виновного и при его уклонении от правосудия, и при латентных преступлениях, и при неустановлении лица, совершившего преступление, и т.д.

Но это – кара особого свойства, ее нет ни в одном уголовном кодексе. Но она реально существует и применяется не на основе вердикта суда, а налагается на виновного его внутренним «Я» («синдром Раскольникова»). Иными словами, неминуемость кары за совершенное зло – не только прерогатива суда, но и имманентное свойство повседневного бытия социальной среды, как, впрочем, и промысл Всевышнего, как это утверждают богословы.

В уголовно-правовой и криминологической литературе из года в год утверждается, что только суд может назначить виновному законное и справедливое наказание, выбрать его вид и определить оптимальные сроки (размеры). А так ли это в реальности? Ведь давно установлено, что для назначения законного и справедливого наказания необходимо, чтобы судьи обладали глубокими познаниями не только в области уголовного права, уголовного процесса и т.д., но и как минимум в теории прогнозирования поведения осужденного в процессе отбывания им наказания¹¹, пенологии и пенитенциарной психологии. В то же время трудно даже гипотетически предположить, что в современном мире есть судья, который в состоянии одновременно быть носителем всех этих знаний в той степени, чтобы безошибочно определить виновному адекватное наказание.

Поэтому считаем, что, возлагая на суд обязанность определять меру наказания виновному за совершенное преступление, тем самым законодатель превратил суд в карательный орган, а судью – в помощника заплечных дел мастера, что, естественно, не согласуется с природным эталоном правосудия¹².

Учитывая ограниченные рамки журнальной статьи, мы здесь прервем дальнейший обзор существующих в уголовном праве и криминологии концептуальных просчетов и зияющих пропастей и остановимся на анализе лишь одной фундаментальной проблемы – этиологии индивидуального преступного поведения, которую рассмотрим с иного ракурса.

Прежде всего отметим, что в теоретической криминологии столетиями традиционным является вопрос: «Почему одни совершают преступление, а другие – нет?» На наш взгляд, постановка данного вопроса в такой редакции некорректна, так как она внутренне крайне противоречива, а в его формулировке изначально допущена грубая методологическая погрешность: исходный посыл изложен неверно («почему одни совершают преступление»), что повлекло за собой ложное умозаключение («а другие – нет»). Так, ретроспективный анализ показывает, что за всю историю нашей цивилизации не было человека, который хотя бы один раз в жизни не совершал преступления. Исключение составляют лишь две категории граждан. Это, во-первых, недееспособные лица, в силу чего независимо от тяжести совершенного им деяния и его вредных последствий оно de jure не признается преступлением¹³. Во-вторых, не совершают преступление и лица, страдающие криминофобией. Под этим термином¹⁴ (timor in crimen tuum - страх перед собственным преступлением) мы подразумеваем отдельных лиц с редким психическим отклонением, не исключающим вменяемость¹⁵, которые патологически боятся совершить преступление, так как даже гипотетическая вероятность оказаться в полиции или пенитенциарном учреждении за содеянное вызывает у них гипертрофический и неконтролируемый страх (редко встречающаяся особая форма фобии¹⁶ по отношению к органам правоохраны), часто сопровождаемый панической атакой и тремором¹⁷. Поэтому для них совершение преступления равносильно сознательному прыжку с высокой скалы¹⁸.

Наши исследования показывают, что в формировании такой антикриминогенной позиции принимают опосредственное (подсознательное) участие и такие личностные качества криминофоба, как хорошее воспитание¹⁹, сильный внутренний нравственный стержень, праведность от закона и исповедуемой веры²⁰ и т.д. Этой редкой формой фобии страдают в основном лица, которые когда-то были жертвами или свидетелями жестокого обращения со стороны отдельных сотрудников органов внутренних дел или пенитенциарных учреждений²¹. Поэтому в таких случаях (прошлый негативный опыт) у них автоматически срабатывает генетическая память об опасности попадания в орбиту уголовной юстиции, инстинктивно извлеченная из глубоких пластов их подсознания, где она хранилась в алертном состоянии.

С учетом приведенных выше пояснений считаем, что обсуждаемый вопрос надо ставить иначе: «Почему одни, совершив преступление, несут уголовную ответственность, а другие остаются безнаказанными²²?»

Отталкиваясь от этого исходного посыла, полагаем, что делинквентное поведение человека (в том числе преступное) так же, как и генетические заболевания²³, является имманентным свойством его бытия, которое изначально заложено в ДНК-матрицу всех без исключения людей (генетическое зло – Рэй Брэдбери). Эта генетически заданная программа активируется в подростковом возрасте (12-15 лет, а порой и раньше) и сохраняет свою наступательность до достижения человеком 50 лет, после чего ее динамика с каждым годом становится все слабее. Такой нисходящий вектор криминальной активности у людей объясняется несколькими причинами. Во-первых, к этому времени гаснет животное начало мотивации поведения человека²⁴, он становится более законопослушным, степенным и рассудительным. Во-вторых, мозг человека устроен так, что его лобные доли, являющиеся важным органом торможения (большой тормозной центр), отвечающие за рациональное мышление, принятие осознанных решений и выполняющие другие когнитивные функции, начинают функционировать в полную силу лишь после достижения человеком 50 лет²⁵. В-третьих, с возрастом человек постепенно отходит от интуитивного²⁶ к рациональному мышлению, что позволяет ему часто обуздать свои низменные побуждения, страсти и другие делинквентные физиологические, социальные, материальные и иные потребности.

Вместе с тем мы вышеизложенное не рассматриваем как аксиому, так как в реальной жизни не всегда и не каждому удается управлять своими врожденными наклонностями. К примеру, в любом обществе есть категория людей с определенными психическими отклонениями, не исключающими уголовную ответственность, которые генетически запрограммированы на совершение отдельных видов преступлений. Здесь имеем в виду преступления клептоманов, каннибалов, педофилов, садистов²⁷ и т.д.

Другой вопрос, что у одних совершение такого деяния отстрочено во времени и пространстве (буфер времени²⁸), а у других запускается при возникновении подходящей ситуации для его реализации. Например, наркозависимый в состоянии абстиненции²⁹, когда болевые ощущения («ломка») достигают своего пика, готов на все, в том числе убить кого угодно (включая родных и близких), лишь бы добыть новую дозу наркотиков или средства на ее приобретение. Сказанное можно повторить и относительно клептоманов, педофилов и т.д. Как показывает правоприменительная практика, в этих случаях угроза уголовного наказания, какой бы она ни была суровой, мягко говоря, не всегда срабатывает³⁰.

Наряду с генетическими предпосылками делинквентное поведение человека (в том числе преступное) может быть обусловлено и потребностями криминального характера, приобретёнными в постнатальный (земной) период жизни (к примеру, наркомания, игромания и т.д.). Однако в этих случаях механизм формирования преступной мотивации принципиально иной. Так, после совершения лицом двух-трех умышленных преступлений (кражи, изнасилования и т.д.), оставшихся безнаказанными (например, в силу латентности), дальнейшая преступная деятельность³¹ у некоторых из них трансформируется в устойчивый образ жизни³². Это объясняется тем, что лицо, систематически и безнаказанно совершающее преступления, со временем утрачивает свою природную благосклонность (благодать³³), в силу чего его личность начинает постепенно саморазрушаться: он уже видит себя Раскольниковым, убеждая самого себя в том, что он не тварь дрожащая, а право имеющий, а совершаемые деяния воспринимает как естественное состояние своего бытия. Поэтому и не сожалеет, что встал на преступный путь. Такая самоуверенность еще больше разжигает его фантазии, придавая им бесовскую силу, и усиливает в нем процесс саморазрушения.

Этот необратимый процесс, перманентно происходящий в сознании, сопровождается постепенным перепрограммированием его мозга, который начинает воспринимать совершение того или иного корыстно-насильственного, корыстного, насильственного и т.д. преступления как жизненно важную физиологическую потребность (к примеру, как приём пищи, воды и т.д.), которая по своей настойчивости куда сильнее, чем его свобода воли.

К перечисленным выше социальным факторам, побуждающим людей совершать те или иные насильственные, корыстные, корыстно-насильственные и другие умышленные преступления, следует добавить и тот факт, что с древних времен отдельные нормы уголовного законодательства вынуждали и в наше время толкают человека преступить уголовный закон³⁴ в силу абсурдности³⁵ содержащихся в них уголовно-правовых запретов³⁶ (патология закона – Ю.В. Голик). В результате этого сотни тысяч людей были осуждены за деяния, которые по истечении определенного времени были либо декриминализированы или переведены в разряд административных правонарушений (к примеру, тунеядство, оскорбление, побои, мелкое хищение и т.д.). Поэтому следует согласиться с проф. Я.И. Гилинским, что уголовный закон содержит немало таких «преступных» деяний, в результате чего каждый гражданин оказывается «преступником»³⁷.

С давних времен в правоприменительной практике многих стран мира, включая СССР (особенно в 30 - 50-е годы), Россию, другие страны ближнего и дальнего зарубежья, известен и такой праворазрушающий и социально неадаптированный³⁸ феномен, как «наказание без преступления»³⁹, когда человека привлекают к уголовной ответственности и наказывают за преступления, которое таковым не является по определению. Здесь в качестве примера можно сослаться на крайне шаткий и непомерно оценочный институт превышения пределов необходимой обороны (ч. 2 ст. 37, ст. 114, 108 и т.д. УК РФ), на основе которого ежегодно тысячи людей необоснованно привлекаются к уголовной ответственности и осуждаются лишь за то, что активно защищали себя и своих близких, жилье или имущество⁴⁰ от посягательств насильников, хулиганов и т.д.⁴¹

Среди криминогенных факторов следует выделить и отдельные ниши социальной структуры общества, которые сконструированы так, что многие виды деятельности человека (государственная служба, контрольно-разрешительная система, коммерческая деятельность и т.д.) неизбежно сопряжены или с нарушением определенных бюрократических нормативных предписаний, что влечет за собой уголовную ответственность, либо с широким спектром разнообразных источников соблазна⁴², подсознательно побуждающих чиновника превышать (злоупотреблять) своими должностными полномочиями, заниматься мздоимством, «распилом» бюджетных средств, лихоимством и т.д.

Наконец, еще одной причиной, толкающих людей на преступление, всегда была и сегодня остается крайняя нужда (нищета на грани голодной смерти, отсутствие у родителей необходимых средств на покупку дорогостоящих лекарств при тяжелых формах болезни их детей и т.д.), пути выхода из которой часто невозможно найти в рамках правового поля⁴³. К иной разновидности преступлений, совершаемых в условиях крайней нужды, можно отнести людей, лишенных элементарных благ общества, в силу чего они целенаправленно стремятся попасть в места лишения свободы.

Здесь речь идет прежде всего о лицах, освободившихся из мест лишения свободы и не имеющих семьи, родственников, друзей или других полезных социальных связей, на которые можно было бы опереться в период адаптации после освобождения из заключения. В силу этого у них на свободе нет жилья и средств на пропитание (приобретение лекарств), они не могут устроиться на работу и т.д.

Поэтому эти люди хотят посредством совершения того или иного преступления (обычно не тяжкого и не особо тяжкого) вновь оказаться в пенитенциарной обсервации, где у них есть хоть какая-то крыша над головой, какое-никакое трехразовое питание, медицинское обслуживание и т.д.

Как видим, корневой причиной преступности всегда были и сегодня остаются, с одной стороны, необдуманная перманентная криминализация⁴⁴ широкого круга деяний, которые по сути своей таковыми не являются (в частности, отдельные запреты, противоречащие человеческой природе и здравому смыслу⁴⁵), а с другой – неудовлетворенные опредмеченные потребности человека, часть из которых к тому же по определению невозможно удовлетворить в рамках правового поля (к примеру, педофилия, каннибализм и т.д.). Что же касается всех других факторов природного, техногенного, социального или антропогенного свойства (например, психологические травмы, в том числе исходящие из детства, мотивирующие противоправное поведение), так или иначе участвующие в механизме индивидуального преступного поведения, то они являются лишь внешними триггерами, создающими условия для совершения конкретного преступления.

В свете сказанного представляются спорными расхожие утверждения, что человек, мол, рождается чуть ли не как агнец божий или как «добрый самаритянин»⁴⁶ либо как «чистый лист», незапятнанный девиантными устремлениями, и т.д. «Современные науки о разуме, мозге, генах и эволюции убедительно демонстрируют ошибочность такого подхода»⁴⁷. «Деструктивный букет» заложен в матрицу человека задолго до его рождения, поэтому «люди рождаются порочными⁴⁸».

Дело в том, что, во-первых, как было указано выше, в основе деятельности человека лежит программа, заложенная в него с момента зачатия⁴⁹, а во-вторых, с момента своего сотворения «власти над мозгом мы не имеем, он принимает решения сам, “Я” и мой мозг разные субстанции. И это ставит нас в очень щекотливое положение»⁵⁰. Такая жизненная диспозиция наиболее выпукло проявляется в случайно возникающих ситуациях. Одной из разновидностей таких случайностей является спонтанно сложившаяся криминогенная обстановка, на которую, порой, не каждый может отреагировать адекватно, так как часто «бессилие благоразумия превращает человека во всесильного злодея»⁵¹. Этому в немалой степени способствуют и такие качества личности, как «стремление не только и не настолько к равенству, сколько к утверждению своего превосходства, руководствуясь при этом лишь собственными интересами»⁵², причем иногда до такой степени, что «готов жиром ближнего смазать себе сапоги» (Шопенгауэр).

Анализируя эти темные качества личности, Артур Кестлер пришел к выводу, что человек – «ошибка эволюции», так как в его генетической программе отсутствует механизм, ограничивающий убийство им особей своего вида (такая программа есть у большинства животных). Если бы в геноме человека была такая «стоп-программа», то история была бы совсем иной: не было бы человеческих жертвоприношений, массовых казней и пыток, кровопролитных войн⁵³. Так, объясняя этиологию этого феномена, Кестлер отмечал, что «плохо сбалансированы три основные эволюционные подсистемы человеческого мозга – подкорка (от пресмыкающихся), древняя кора (от млекопитающих) и новая кора, обеспечивающая высшие психические функции человека. Поэтому, когда на операционном столе лежит человек, пишет Кестлер, то это одновременно крокодил, лошадь и человек, так как ускоренное формирование мозга не обеспечило согласования трех его подсистем, что является истоком иррациональных поступков, взрыва агрессии, эмоциональной внушаемости человека и т.д.⁵⁴

Как видим, природа вставила в архитектонику человека солидный «багаж» разнообразных деструктивных наклонностей, в силу чего он порой представляет собой смесь ада с раем. И это, увы, реальность человеческого бытия: у каждого в шкафу свои скелеты. Поэтому вряд ли можно с полной уверенностью утверждать, что в социуме есть индивидуумы, обладающие иммунитетом от противоправных (в том числе преступных) форм поведения. Это нереально, если учесть, что, наряду с перечисленными выше темными сторонами личности, существуют и такие врожденные пороки, как агрессивность⁵⁵ и алчность, зависть и гордыня, жадность и сребролюбие, чревоугодие и блуд и т.д., которые крайне сложно искоренить из сознания человека. В процессе онтогенеза они окутывают некоторых людей ресентиментными доминантами, а в дальнейшем становятся источником диверсификации его сознания и формирования девиантного поведения.

Поэтому при исследовании причинного комплекса преступности нельзя упускать из виду подобные генетически обусловленные негативные потребности личности, памятуя, что человек в своей повседневной деятельности подчиняется не только социальным, но «и фундаментальным биологическим законам»⁵⁶, в силу чего многие преступления есть результат «воздействия подсознательных инстинктов, которые являются врожденными»⁵⁷.

С учетом изложенного считаем, что утверждение отдельных юристов и политиков о том, что подавляющее большинство населения Земли законопослушные граждане⁵⁸, не соответствуют действительности⁵⁹. Эти утверждения опровергаются и социологическими исследованиями.

Так, в 1947 г. американские исследователи И. Валерстайн и К. Вайл в одном из научных журналов опубликовали статью «Наши законопослушные правонарушители», в которой привели результаты интересного исследования. Они опросили около двух тысяч жителей Нью-Йорка на предмет, не совершали ли они когда-либо преступления. Результаты опроса показали, что 91% опрошенных признал, что им приходилось совершать те или иные преступления (в том числе и такие серьезные, как грабежи, разбои, похищения (угон) автомобилей и кража иных ценных вещей), за которые они не были привлечены ни к какой ответственности, поскольку их преступления остались нераскрытыми либо незарегистрированными⁶⁰.

Аналогичные результаты получены и другими исследователями⁶¹.

На основании приведенных выше аргументов полагаем, что в истории человечества не было, нет и, видимо, не будет людей (за исключением недееспособных и преступнофобов), которые не совершали бы за свою жизнь хотя бы одного преступления. Иное дело, что одни попадаются и несут уголовную ответственность за совершенное преступление, а другие – нет (например, в силу латентности совершенного деяния, «заговора молчания» потерпевших, умышленного сокрытия преступления от учета, неправедных методов освобождения виновного от наказания за содеянное и т.д.); или одни после совершения преступления имеют возможность откупиться от содеянного (в том числе за счет высоких покровителей⁶²), а другие – нет⁶³. Но это уже другая проблема, требующая отдельного исследования.

*** Учитывая ограниченность объема журнальной статьи, мы рассмотрели лишь некоторые грани этиологии индивидуального преступного поведения, механизма его формирования и реализации, роли генетических и социальных факторов в этом, чрезмерной формализации общественных отношений и неоправданно избыточной криминализации отдельных деяний, и т.д., что, естественно, не исчерпывает широкий спектр других нерешенных вопросов этой мультидисциплинарной проблемы. Поэтому мы не считаем свою позицию ариадниной нитью и не претендуем ни на полноту, ни на бесспорность своих суждений (выводов), в силу чего с благодарностью примем конструктивные замечания и предложения читателей.