10 апреля 2023 г. исполняется сто лет со дня рождения выдающего советского и российского юриста, практика и ученого, участника Великой Отечественной войны, человека, занявшего особое место в российской и мировой истории юридической науки – Владимира Николаевича Кудрявцева.

В конце 1990-х годов наш общий товарищ, известный в России государственный деятель и юрист, познакомил меня с академиком В.Н. Кудрявцевым, занимавшим в то время пост вице-президента Российской академии наук. До этого я, разумеется, имел представление о масштабе личности этого неординарного человека, знал многие публикации В.Н. Кудрявцева, но лично с ним знаком не был. К моменту знакомства я заведовал кафедрой уголовного процесса и криминалистики Санкт-Петербургского государственного университета и активно интересовался вопросами уголовной политики.

С первой встречи меня потрясли эрудиция и ум Владимира Николаевича, точность и ясность его суждений, а еще – интеллигентность и какое-то излучаемое внутреннее тепло, которым он готов был щедро делиться с собеседником. При этом сразу бросалось в глаза, насколько неравнодушен он к происходящим в стране процессам, как болеет за судьбу Родины, искренне любит ее и заботится об интересах Отечества. В.Н. Кудрявцев приглашал меня к себе в гости; в ходе наших встреч обсуждался широкий спектр теоретических и практических аспектов борьбы с преступностью.

Одной из важных тем, звучавших в наших диалогах и неизменно притягивающих повышенное внимание, являлось влияние идеологии на все происходящее в обществе, в том числе на преступность. Мы были единодушны в оценках происходящего, полагая ошибочным наблюдавшееся «самоустранение» государства из идеологической сферы. На смену государственной идеологии пришла идеология больших денег, денег, добытых любым путем (чаще всего преступным).

В январе 1998 г. было опубликовано интервью академика В.Н. Кудрявцева главному редактору журнала «Обозреватель» В.В. Штолю с характерным заглавием: «Нужна ли России государственная идеология?». Ключевыми можно считать следующие слова, прозвучавшие в интервью: «Для общества в целом идеологический вакуум вреден, потому что он все равно будет заполняться какими-то идейными течениями, в том числе самого худшего толка. Поэтому я за то, чтобы развивалась и укреплялась демократическая, гуманистическая идеология, основы которой отражены в Конституции (правовое и социальное государство, защита прав человека и т.д.)»¹.

Собственно, с этих вопросов государственно-правовой идеологии, ее необходимости для общества и началось наше научное сотрудничество с Владимиром Николаевичем. В то время в России продолжался сложный и не всегда предсказуемый процесс преобразования в демократическое правовое государство. Этот процесс был неразрывно связан с фундаментальными изменениями в идеологии, экономике, политике, во взаимоотношениях государства и его граждан. К началу «перестройки» в общественном сознании граждан остро ощущалась необходимость смены «системы координат», отказа от тотального контроля государства над всеми сферами общественной жизни, наблюдалось стремление к максимальной свободе, наивно понимаемой как отсутствие любых ограничений в поведении. В результате положения ст. 13 Конституции РФ о том, что никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной, воспринимались многими как полный запрет государству влиять на идеологическую сферу.

Однако свобода – это не возможность делать все, что угодно, не анархия, приводящая к хаосу, а верховенство закона. Пренебрежительное отношение к праву, стремление к обогащению «любой ценой», готовность делать себе хорошо за счет других людей, за счет «чужих» благ, приводят в конечном счете к тому, что общественное правосознание вытесняется общественным криминальным сознанием. Это, в свою очередь, порождает разгул преступности и хаос.

Академик В.Н. Кудрявцев, хорошо понимая происходившие в стране процессы, подчеркивал: «В условиях современного кризиса в экономике, социальной и духовной сферах микросреда испытывает особую напряженность, подвержена конфликтам; в обществе и особенно в микросреде возникает аномия, характеризующаяся разрушением правовых и нравственных норм. В значительной степени это происходит под влиянием наблюдаемых и переживаемых людьми фактов несправедливости, грубости, жестокости, а также нечестных поступков и не одобряемых официальной моралью форм поведения, которые на практике сплошь и рядом оказываются выгодными и даже поощряются друзьями, сослуживцами, а иногда и властями. Все это постепенно убеждает субъекта в ничтожности общественной морали, бессилии права и далее ведет его к противопоставлению себя социальным, нравственным и правовым нормам. В итоге образуется временное или устойчивое рассогласование личности со средой, лежащее в основе большинства форм преступного поведения»².

В подобных условиях государство не может устраняться от выполнения одной из важнейших своих функций – идеологической. Серьезнейшей ошибкой должно признаваться утверждение, согласно которому активная пропаганда государством определенной системы идей, ценностных установок есть проявление тоталитаризма и репрессивности данного государства. Напротив, демократические государства должны иметь и целенаправленно культивировать определенную идеологию как достаточно целостную систему. Но это, разумеется, не означает, что государство должно захватить монополию в идеологической сфере, быть нетерпимым и репрессивным в отношении существующих в обществе иных идеологий и их носителей. В демократических государствах конституционно закреплены и реально существуют политический плюрализм, многопартийная система, свобода убеждений и т.п. Однако государство выступает здесь как равноправный политический субъект, ведущий честную конкурентную борьбу с другими субъектами политической жизни за общественное сознание и стремящийся убедить в своей правоте, в соответствии именно своих идеологем объективным интересам граждан. При этом идеология демократических государств (государственно-правовая идеология) направлена на усвоение обществом фундаментальных ценностей правового государства: уважения прав и свобод человека и гражданина, любви к Родине, соблюдения закона и т.д.³

В.Н. Кудрявцев, как и я, был убежден, что правовое государство и борьба с преступностью, государственная безопасность и законность, презумпция невиновности и права человека в уголовном процессе – все это должно быть вместе, в системе и во взаимодействии. А основой в этой системе должны стать нравственность и справедливость в отношении каждого человека.

Другой знаковой темой, захватывавшей наше внимание, были вопросы о сущности самой преступности как явления. По убеждению автора этих строк, с философских позиций, преступность – это покушение на чужое; она всегда безнравственна. Иными словами, преступность – это массовое удовлетворение своих желаний и потребностей одними людьми вопреки интересам и за счет других людей с нарушением уголовного запрета. Найдя такое утверждение верным, В.Н. Кудрявцев отметил: «Преступники – это не отъявленные злодеи (хотя есть и такие) и не ущербные личности, например сексуальные маньяки (хотя и они тоже встречаются), в своей основной массе – это нормальные люди, но большинство из них составляют лица: а) кому не под силу, нет возможности достичь своей цели (нередко самой простой – прокормиться, устроиться на работу) непреступным путем, либо б) кому преступный путь представляется (и является) куда более выгодным, чем честная работа за низкую заработную плату (организованная преступность). И та, и другая мотивация, как нетрудно понять, порождены условиями и образом жизни этих людей»⁴.

Особое беспокойство у нас вызывали крайне опасные формы преступности, которые в ходе бесед с Владимиром Николаевичем я предложил именовать «злодеяниями»: это - терроризм, наркобизнес и коррупция. Он со своей стороны также всегда выделял наиболее опасные формы организованной преступности, а борьбу с терроризмом рассматривал важным звеном разработанной им «стратегии безопасности».

11 сентября 2001 г. был совершен теракт в Нью-Йорке – нападение на башни-близнецы Всемирного торгового центра. Такого громкого теракта в мировой новейшей истории еще не было. Не только огромное количество погибших, но и сама возможность таких действий в отношении якобы максимально защищенной от внешних угроз страны – США – привлекли к этому факту повышенное внимание, заставив весь мир сплотиться в борьбе с международным терроризмом. В день террористического акта я выступил на втором канале Центрального телевидения России, обратившись от имени депутатов Государственной Думы РФ к членам Конгресса США, к американским парламентариям с осуждением совершенной террористической атаки и со словами поддержки американцев в период этого злодейского нападения. И вот тогда же по инициативе В.Н. Кудрявцева мы втроем – он, я и акад. В.А. Садовничий подписали обращение, осуждающее терроризм и призывающее всех честных людей объединиться в борьбе с этим злом, предложили создать Совет по борьбе с международным терроризмом и предупреждению таких злодеяний при Президиуме РАН. Такой Совет был создан, меня пригласили в его состав. Возглавил этот Совет являвшийся в то время Президентом РАН акад. Ю.С. Осипов, а рабочую группу – вице-президент РАН акад. В.Н. Кудрявцев. В рабочую группу вошли профессора С.В. Дьяков, В.В. Лунеев, А.И. Долгова и др. Мы еженедельно собирались в Президиуме РАН, где анализировали материалы научных и учебных заведений, правоохранительных органов, разрабатывали предложения по предупреждению, пресечению как проявлений международного терроризма, так и террористических актов внутри страны. В процессе работы мы часто виделись с Владимиром Николаевичем, обсуждали проблемы. Причем, как и прежде, наши обсуждения касались и общих вопросов преступности как явления, и опасности преступности для общественного развития в широком смысле слова, и философии преступности, борьбы с ней.

В ходе таких обсуждений мы старались как-то структурировать, систематизировать подходы к борьбе с преступностью. Я предлагал особое внимание уделять государственной уголовной политике, понимая под ней в широком смысле отношение власти к преступности. В рамках единой уголовной политики мной было предложено различать и анализировать несколько составляющих ее элементов: 1) уголовно-правовую (отношение власти к тому, что является общественно опасным и потому должно быть запрещено уголовным законом, какие обстоятельства влекут или могут повлечь за собой освобождение виновного лица от уголовной ответственности, а также какое наказание должно быть назначено за нарушение уголовно-правового запрета), 2) уголовно-превентивную (отношение власти к мерам по предупреждению преступных проявлений), 3) уголовно-розыскную (отношение власти к осуществлению оперативно-розыскной деятельности по выявлению, пресечению и раскрытию преступлений), 4) уголовно-процессуальную (отношение власти к расследованию преступлений и разрешению уголовных дел), 5) уголовно-исполнительную (отношение власти к исполнению наказания, назначенного за совершенное преступление) и 6) уголовно-организационную политику (отношение власти к организационному – научному, статистическому и ресурсному – кадровому, материально-техническому обеспечению пяти остальных элементов уголовной политики).

Вопросы уголовной политики интересовали и В.Н. Кудрявцева. В подготовленной им вместе с В.В. Лунеевым главе для Курса уголовного права находим такие строки: под уголовной политикой в широком смысле следует понимать «определение и проведение в жизнь целенаправленных мер борьбы с преступностью во всех отраслях правовой системы, связанных с выполнением этой задачи»⁵. При этом В.Н. Кудрявцев предпочитал именовать конкретные группы разрабатываемых и применяемых мер, систематизированные им по направлению воздействия, «стратегиями». Что касается содержания стратегий, то во многом они перекликались с тем, что я называл направлениями уголовной политики.

Так, разрабатывая стратегию индивидуальной и социальной профилактики преступности, В.Н. Кудрявцев повышенное внимание уделял важнейшей роли семейного воспитания, а также школе и ближайшему окружению (называя среди криминогенных факторов скучное бездарное преподавание и грубость учителей); наряду с ними отмечалась роль «большого общества» и пропагандируемых в нем ценностей. Соответственно, выделив группы риска, Владимир Николаевич предлагал конкретные меры индивидуального воздействия и социальной профилактики⁶.

Не менее тщательно В.Н. Кудрявцев разрабатывал и две другие стратегии – пресечение преступления и уголовное преследование. Здесь им последовательно отстаивались многие положения, ставшие для российского уголовного процесса принципиальными. Так, он с сожалением обратил внимание на отсутствие в Уголовно-процессуальном кодексе РФ⁷ четко сформулированных задач уголовного процесса, как это было сделано ранее в ст. 2 УПК РСФСР 1960 г.⁸, а также на отсутствие законодательного требования искать и устанавливать истину. «Как можно представить себе, – задавался он вопросом, – суд, не стремящийся к установлению истины? Это будет всего лишь пародией на судопроизводство, с которой, увы, общество уже имело дело»⁹.

Оценивая коренным образом изменившееся уголовно-процессуальное законодательство, активно проводившуюся судебную реформу, В.Н. Кудрявцев отмечал существенное усиление гарантий прав и законных интересов граждан – участников уголовного судопроизводства; укрепление диспозитивных начал; закрепление принципов состязательности сторон и презумпции невиновности; судебный контроль над ограничением конституционных прав граждан и многие другие аспекты. В то же время от его внимания не укрылся допущенный разработчиками Уголовно-процессуального кодекса РФ (2001 г.) дисбаланс между максимальными гарантиями прав личности и очевидными интересами борьбы с преступностью. «Гарантируя права личности от юридического произвола, авторы УПК недооценили актуальнейшую для России проблему борьбы с преступностью, особенно организованной, что неизбежно повлечет за собой новые изменения в законодательстве, а со временем приведет к постепенному выравниванию ситуации путем внесения в УПК многочисленных поправок, изменений и дополнений»¹⁰. Сегодня мы можем констатировать максимальную точность этого прогноза.

В.Н. Кудрявцев очень тонко чувствовал необходимость сочетания жесткой борьбы с преступностью и защиты прав человека в процессе этой борьбы. Он прекрасно понимал цели и задачи уголовного судопроизводства как щита и от преступника, и еще в большей степени от необоснованного обвинения в преступлении, незаконных репрессий.

Остро воспринимая трагические страницы нашей истории, связанные с внесудебной расправой и сломанными судьбами сотен тысяч невиновных людей, В.Н. Кудрявцев многое сделал для предания гласности злодеяний прошлых лет, чтобы ужас «черного воронка» никогда больше не повторился. В подготовленной им в соавторстве с А.И. Трусовым монографии, посвященной политической юстиции в СССР, подробно рассмотрены вопросы создания соответствующего репрессивного аппарата, развернувшего, особенно в 1930 - 1940-е годы, массовый террор против собственных граждан. По наблюдению авторов монографии, «переход нашей страны к демократическому пути развития привел к ликвидации того, что мы называем политической юстицией. Тем не менее, за десятилетия своего существования она нанесла огромный вред общеюридической системе. Идеология неосновательных преследований, грубых нарушений законности, безразличия к судьбам людей не могла не проникнуть в той или иной мере в смежные организации: милицию, общую судебную систему, прокуратуру, исправительные учреждения. И дело здесь не только в слабых кадрах, экономических и иных трудностях сегодняшнего дня, но и тяжелом наследии прошлого – психологии пренебрежительного отношения к праву, закону, привычки следовать не правовым принципам, а указаниям власть имущих»¹¹.

Трудно не согласиться с такой оценкой. Пренебрежение к закону, попрание презумпции невиновности, обвинительный уклон по-прежнему присутствуют в российской правоприменительной практике. Иногда признаком обвинительного уклона называют небольшой процент оправдательных приговоров, однако в действительности его суть не в этом. Обвинительный уклон – это изначально сложившееся внутреннее убеждение судьи, что подсудимый априори виновен, его страх перед возможным оправданием человека. Это и железная клетка в зале суда, в которую, как заранее определенного хищника, помещают подсудимого¹². Обвинительный уклон во фразе: органы не ошибаются. Если мы хотим избавиться от обвинительного уклона, мы должны еще раз уяснить: нельзя заранее отождествлять человека, сидящего на скамье подсудимых, с преступником; перед нами лишь подсудимый, обвиненный в преступлении. И судья, впервые увидев подсудимого, в силу принципа презумпции невиновности должен видеть в нем невиновного, жертву ошибки, пока обвинитель при помощи бесспорных доказательств не докажет обратное.

Общие выводы, к которым пришел В.Н. Кудрявцев в результате анализа стратегии уголовного преследования, сохраняют актуальность и доныне: «Очевидно, оптимальной системой, во всяком случае, в наше время, является уголовный процесс смешанного типа, в котором: а) существуют самостоятельные органы уголовного преследования (следователи, прокурор), обладающие широкими процессуальными и материально-техническими возможностями; б) дело окончательно решается независимым судом, который должен установить материальную истину и вынести справедливый приговор, при необходимости проявляя собственную активность в получении и исследовании доказательств; в) неуклонно и безоговорочно соблюдаются все права и законные интересы личности, участвующей в процессе, предусмотренные Конституцией страны, внутренним и международным законодательством»¹³.

Отдельно следует сказать о резко негативном отношении В.Н. Кудрявцев к т.н. особому порядку принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением, закрепленному гл. 40 УПК РФ 2001 г. Сразу разглядев опасность судебной ошибки, вынужденного признания обвиняемым своей вины, он призвал не подражать худшим зарубежным образцам компромиссов с преступным миром, а сами соответствующие нормы назвал «аморальными» и «юридически ущербными». «Одно из двух: или мы имеем дело с правосудием, которое должно установить истину и наказать (или оправдать) человека в соответствии с содеянным, или это пародия на правосудие, а по существу – торговля им, где эквивалентом денег служат сроки заключения, с одной стороны, и признание, часто вымышленное, – с другой»¹⁴. Признаюсь, первоначально наши оценки этого института не совпали; на мой взгляд, такой «особый порядок», предусматривавшийся тогда лишь по делам о преступлениях, максимальное наказание за которые не превышало пять лет лишения свободы, был вынужденной и необходимой мерой, позволявшей ускорить доступ граждан к правосудию и экономившей ресурсы российской судебной системы для рассмотрения по существу более сложных дел¹⁵. Однако вскоре законодатель кардинально изменил подход к категориям дел, разрешаемых без полноценного судебного следствия: такое стало возможным по уголовным делам о тяжких преступлениях, а при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве – даже по делам об особо тяжких преступлениях. Конечно, ошибочность подобного вектора, означающего возврат по большинству уголовных дел к признанию вины как царице доказательств¹⁶, стала очевидной для многих российских процессуалистов¹⁷, что в итоге привело к обратному сокращению «особого порядка».

Предупреждал В.Н. Кудрявцев и о других возможных опасностях. Так, по его оценке, «гласность состязательного процесса, наряду с полезным демократизмом, нередко оборачивается “сенсационностью” журналистских репортажей о происходящем, а также разглашением тайны следствия»¹⁸. Замечу, что это было сказано тогда, когда ресурсы СМИ, включая интернет-издания, еще не использовались недобросовестными конкурентами на полную мощь, чтобы навсегда «убить» в публичном пространстве репутацию «заказанного» человека.

С осторожностью отнесся В.Н. Кудрявцев и к возрождению в России суда присяжных, напомнив, что они подвержены эмоциям, пристрастиям, симпатиям и антипатиям, неуместным в работе объективного суда¹⁹.

Не мало общих позиций было у нас с Владимиром Николаевичем в вопросах стратегии применения наказания (или уголовно-исполнительной политики, как называл ее я). По его наблюдению, стратегия изоляции преступника от общества изживает себя: «“Исключить” навсегда или надолго человека, пусть и виновного, из “большого общества” становится нравственно все более недопустимым, а вскоре будет – хочется в это верить – и юридически невозможным. Иное противоречило бы принципам всеобщего равенства, уважения к личности и ее конституционным правам, общим тенденциям развития человечества»²⁰.

Кстати, даже относительно применяемых в науке терминов мы с В.Н. Кудрявцевым зачастую сходились во взглядах. Так, как ни странно, в какой-то момент выражение «борьба с преступностью» стало у отечественных криминологов повсеместно подменяться другими, якобы более корректными терминами: «контроль над преступностью», «активное противодействие» ей. Аргументом такой замены выступала отсылка к природе преступности как социально-правового явления, принципиально не изживаемого в обществе. По мнению критиков, призывы к усилению борьбы с преступностью ставят перед органами уголовной юстиции, государством и обществом несодержательную цель; такие призывы «не только дезориентируют, но и дезорганизуют их деятельность по обеспечению безопасности и правопорядка, влекут, как правило, массовые нарушения законности, прав и свобод граждан»²¹.

Однако, на наш взгляд, отказываться от устоявшегося и правильного по своей сути словосочетания «борьба с преступностью» нельзя. Именно «борьба» предполагает противодействие чему-либо с максимальным напряжением всех сил и возможностей; применительно к преступности это означает стремление добиться как можно более значительного снижения ее уровня, благоприятного изменения ее характеристик. Именно термин «борьба» указывает на двусторонний характер воздействия: не только государственная власть воздействует на преступность, но и последняя пытается диктовать государству и ориентированному на закон обществу свои условия. Речь идет о жестком противоборстве двух сторон, что соответствует объективной реальности²².

Вот позиция В.Н. Кудрявцев: «В последнее время вместо выражений “война”, “борьба”, “искоренение”, “преодоление” применительно к преступности все чаще — не без влияния западной литературы — стал употребляться термин “контроль”, под которым понимаются продуманная криминализация и пенализация деяний, организация эффективной правоохранительной системы, привлечение общественности к ее деятельности и т.п. Однако замена термина “борьба” на термин “контроль” может пониматься и иначе, как невозможность одолеть преступность: ее якобы мы в состоянии лишь “контролировать”, т.е. просто наблюдать за положением дел. Такое понимание нельзя не отвергнуть, потому что оно означает пассивное отношение к этому опаснейшему явлению и, главное, признание нашего бессилия и сегодня, и в будущем»²³.

В то же время, по наблюдению В.Н. Кудрявцева, существует и более приемлемое понимание термина «контроль над преступностью», вытекающее из социологического понятия «социальный контроль». Поэтому, на взгляд академика, вполне применима классификация, согласно которой выделяют следующие методы социального контроля над преступностью: информационный метод — разъяснение норм права, ценностей права и морали; применение санкций — наказание преступников; социальная профилактика — устранение внешних причин и условий антисоциального поведения; медико-биологическое воздействие — преодоление внутренних причин отклонения от нормы²⁴.

В.Н. Кудрявцев был не только юристом Божией милостью, он был человеком высоконравственных принципов, тонко чувствовавшим несправедливость.

Видя во Владимире Николаевиче единомышленника в подходах ко многим сущностным вопросам борьбы с преступностью, я обратился к нему с просьбой выступить рецензентом и написать предисловие к готовившейся мной тогда монографии «Уголовная политика и уголовный процесс в российской государственности: история, современность, перспективы, проблемы». Причем многие позиции, отстаиваемые мной в этом исследовании, сформировались как раз под влиянием наших с В.Н. Кудрявцевым горячих научных дискуссий. Он согласился и, должен признать, выступил больше, чем рецензентом, став, по сути, одним из редакторов. Его советы были для меня неоценимы; выслушав их, я серьезно переработал материал, изменил его структуру. Наряду с этим Владимир Николаевич передал мне текст предисловия. Ознакомившись с написанными им строчками, я в очередной раз убедился в проницательности этого человека, в его умении увидеть и оценить главное в повествовании. Я и по сей день очень благодарен акад. В.Н. Кудрявцеву за его помощь. Для меня эта книга особенно ценна именно потому, что она вышла при поддержке Владимира Николаевича и с его предисловием.

В.Н. Кудрявцев был далеко не кабинетным ученым, он интересовался общественной жизнью страны, дружил со многими государственными и общественными деятелями, был убежден в том, что государству необходима профессиональная общественная организация юристов, которая объединила бы в себе всех профессиональных юристов страны. Все юристы независимо от того, к какой профессиональной группе они относились, ученые и практики, должны были объединиться в одну общественную профессиональную организацию. Такой организацией стала Ассоциация юристов России (АЮР).

В 2005 г. в Колонном зале Дома союзов состоялся первый съезд юридической общественности России, где была образована Ассоциация юристов. Для меня лично это тоже стало очень важным событием, тогда я впервые был избран членом президиума АЮР. На сцене Колонного зала среди членов рабочего президиума съезда рядом с В.В. Путиным, Д.А. Медведевым, С.В. Степашиным, В.Д. Зорькиным, В.М. Лебедевым, О.Е. Кутафиным был и акад. В.Н. Кудрявцев.

Высокий, сухощавый, очень скромный, говорящий тихим голосом, Владимир Николаевич как магнитом притягивал к себе людей, понимающих как много в этом мире зависит от добрых отношений между людьми, права, справедливости, добра; людей, которые объединены мыслью о том, что бы дать другому, а не взять себе.

* * *

Все сказанное – это только некоторые штрихи к портрету выдающегося ученого, обладавшего к тому же большим практическим опытом, внесшего неоспоримый вклад в развитие отечественной и мировой науки.

С позиций накопленного опыта, собранных теоретических знаний, нам нужен глубокий анализ состояния современной российской уголовной политики. Нам по-прежнему очень не хватает системности, научности и стабильности в вопросах борьбы с преступностью.

Законодатель в большом долгу перед учеными-юристами, и мы все крайне заинтересованы в том, чтобы, анализируя действующее законодательство, практику правоохранительных органов, вырабатывая новую уголовную политику, опирались бы на научные труды выдающихся юристов.

Иногда говорят, что незаменимых людей нет. Это неправда. Есть незаменимые люди и один из них – российский юрист, академик Владимир Николаевич Кудрявцев.