Подготовленный в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете сборник освещает процесс отделения Церкви от государства в Советской России с октября 1917 г. до конца 1918 г. В него вошли источники, извлечённые из фондов ГА РФ, РГАСПИ, ЦГА МО и Отдела рукописей РГБ, а также из Собрания узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства, светской и церковной периодики революционных лет. Конечно, публикаций, посвящённых данной тематике, было уже немало¹. Все они детально разобраны в книге, причём с небезосновательной критикой, С.Г. Петровым. По сравнению с ними рассматриваемая подборка отличается гораздо большей полнотой: она включает 649 документов, исходящих как от советской власти, так и от Церкви.

Нельзя не отметить высокий научный уровень издания. Тексты удобно сгруппированы по темам и разделам: разработка секулярного законодательства, создание государственных структур, отвечавших за его реализацию, конфискация имущества храмов и монастырей, наложение контрибуций, налогов и повинностей на духовенство, отделение школы от Церкви, заключение и расторжение браков, введение нового календаря, похоронное дело и т.д. Все материалы сопровождают развёрнутые публикаторские заголовки, датировка, археографические примечания и легенды с указанием резолюций и помет, а также мест архивного хранения, предыдущих публикаций и проч.

Книгу открывают три подробных предисловия: источниковедческое (С.Г. Петров), историческое (Л.Б. Милякова) и археографическое (И.А. Зюзина, Л.Б. Милякова). Том снабжён многочисленными комментариями, географическим и именным указателями. Правда, в географическом указателе не оказалось монастырей, хотя в текстах о них говорится очень часто. Именной указатель дополняют краткие биографии некоторых исторических деятелей, однако принцип их отбора не оговорен и непонятен. Так, среди них есть, к примеру, Л.Д. Троцкий и Н.А. Бердяев, но нет В.И. Ульянова (Ленина), И.В. Сталина и С.Н. Булгакова, тогда как все они в томе упоминаются. К сожалению, отсутствует и список использованных архивных дел и литературы.

Важная особенность сборника – сочетание разноуровневых и разножанровых источников: фрагментов из конституции, декретов и их проектов, постановлений СНК и наркоматов, протоколов заседаний СНК, докладов, отчётов, запросов и прошений с мест, газетных сообщений и т.д. При этом, естественно, бóльшее внимание уделено Москве – политической и церковной столице, хотя отражены и события, происходившие в разных концах страны. Видно, как на всех уровнях, в различных регионах постепенно и не всегда последовательно складывалась антирелигиозная работа: иногда предельно жёстко, иногда пассивно, изредка даже с оттенком сочувствия к верующим.

Наличие в книге документов и советских, и церковных органов позволяет проследить формирование как политики большевиков, так и реакции на неё верующих, зарождение их сопротивления. Расхождение в текстах противостоявших сторон выражалось даже в орфографии. Так, если православные люди писали слово «Церковь» с прописной буквы, то советские чиновники – со строчной. То, что составители сохранили этот разнобой в публикации, можно только поставить им в заслугу.

В целом столкновения из-за веры в 1917–1918 гг. были очень острыми. Большевики, придя к власти, безотлагательно занялись борьбой с Церковью. Первые затрагивающие её интересы декреты появились уже в конце 1917 г., одновременно начали создаваться управленческие структуры, осуществлявшие новый курс. Как отмечает Милякова, практические действия большевиков были гораздо более радикальны и разрушительны, чем провозглашалось в программе партии. Даже в краткий период, охваченный в сборнике, происходило множество арестов и расстрелов священнослужителей, выселение монастырей в трёхдневный срок, совершались разгромы храмов и обителей. Всё это сопровождалось открытым глумлением над верующими. На официальном документе – ордере, выданном ВЧК на «очистку» Ивановского монастыря в Москве, сохранилась помета «личного происхождения»: «Начальнице Ивановского монастыря на память об “ужасных большевиках”» (с. 409).

В свою очередь Церковь в то время фактически не признавала новую власть. Наиболее наглядно это проявилось в посланиях патриарха Тихона 1918 г.: 19 января он объявил анафему гонителям православной веры, а 26 октября, обращаясь к «нынешним вершителям судеб нашего Отечества, называющим себя “народными” комиссарами», отказался благословлять их власть. Контакты с ними были неизбежны, но при этом от имени Церкви выступали, как правило, отдельные лица или скромные делегации. Большевики реагировали на такое отношение болезненно и зачастую использовали его как повод для ещё большего ужесточения гонений. М.Н. Покровский заявлял на заседании Государственной комиссии по просвещению 24 августа 1918 г.: «Идти навстречу церкви и делать ей уступки мы не имеем оснований, тем более что до сих пор церковь нигде и никаким формальным документом не признала Советской власти. Даже обращение к нам не носит характера официальных сношений от учреждения, а просто – частных заявлений отдельных лиц» (с. 701).

Контакты Поместного собора Русской Церкви с СНК в 1917–1918 гг. хорошо известны. Но в сборнике приводятся очень интересные материалы уполномоченного Собором Н.Д. Кузнецова, находившегося почти в ежедневной переписке с правительственными учреждениями и деятелями (в частности, с управляющим делами СНК В.Д. Бонч-Бруевичем). Кузнецов, к которому стекалась масса прошений от монастырей, приходов, священнослужителей, стал, по сути, церковным адвокатом, искавшим возможности для конструктивного диалога, объяснявшим новым властителям нужды верующих, указывавшим на противоречие отдельных мероприятий советской власти советскому же законодательству, принципу отделения Церкви от государства, напоминавшим о возможности потери властью авторитета, об опасности народного недовольства и волнений.

Порою удавалось наладить не только спокойное, но почти дружественное взаимодействие. Так, протопресвитер Успенского собора Николай Любимов обменивался с Бонч-Бруевичем весьма любезными письмами о пропуске священнослужителей в Кремль, корреспонденты обращались друг к другу не иначе как «милостивый государь», «Ваш покорнейший слуга» и т.п. Управляющий делами СНК великодушно предлагал: «Будьте любезны впредь за всеми Вашими нуждами, касающимися нас, представителей гражданской власти Российского правительства… обращаться лично ко мне» (с. 293, 296). Митрополит Макарий (Невский), подвергшийся ограблению, обратился за помощью к Ленину. Председатель СНК проявил неожиданное участие, поручив народному комиссару юстиции Д.И. Курскому «совершенно немедленно назначить строжайшее судебное следствие по возмутительному делу об оскорблении действием 80-летнего старца бывшего митрополита московского Макария и о других противозаконных поступках группы лиц, ворвавшихся во время богослужения в Николо-Угрешский монастырь» (с. 449–452). Впрочем, выявить и задержать преступников так и не удалось, что было вполне предсказуемо.

Далеко не все большевистские замыслы воплощались в жизнь. В 1918 г., после перехода на новый стиль, началось обсуждение ещё более грандиозной реформы – замены христианской эры летоисчисления новой, социалистической, ведущей отсчёт от октября 1917 г. (по аналогии с французским революционным календарём). Некоторых эта идея увлекла. К примеру, С.А. Есенин в 1918 г. датировал свои книги «2-м годом I-го века». Однако дальше разговоров дело не пошло. Более того, в 1917–1918 гг. крупнейшие церковные праздники официально ещё оставались нерабочими днями, а на Пасху можно было отдыхать пять дней.

В ряде случаев большевики пытались использовать церковные правила в своей политике. Например, заместитель народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерин в докладной записке о введении нового стиля отмечал: «Давно уже авторитетные представители церкви указывали, что переход к другому календарю не нарушает канонов. Основным препятствием было опасение, что введение григорианского счисления будет истолковано как уступка православия католичеству. Ныне, при изменившихся политических обстоятельствах, не может быть и речи о каких-либо посягательствах со стороны католичества по отношению к православию» (с. 575). Любопытно также, что комиссар юстиции в Калужской республике (существовавшей несколько месяцев в 1918 г.) настойчиво требовал от священников беспрепятственно венчать лиц, разведённых гражданским порядком. Наркомюсту пришлось разъяснять, что венчание и отказ от него – исключительно частное дело, не имеющее для новой власти значения.

Вообще нередко наиболее радикальные и даже безумные предложения по борьбе с Церковью шли «снизу». Так, Л. Сумбатова в письме Ленину настаивала на суде над иерархами за их коллективное преступное гипнотическое влияние: «Несмотря на моё решение никогда не переступать порога их церкви, они подстроили так, что я в Троицу сразу почувствовала желание пойти в Казанский собор… То, что они производят надо мной – убийство и ещё гнуснейшее, так как, порабощая мои желания, они убивают лучшую сторону человека – его “Я”». Представителям власти не раз приходилось сдерживать население от ареста настоятелей монастырей и приходов, вмешательства в их назначение, в богослужебные вопросы и т.п. НКВД в особой инструкции призывал местные Советы не допускать самочинных захватов обителей и не реквизировать почитаемые предметы культа, «щадя религиозные чувства верующих граждан» (с. 284). Видимо, в 1917–1918 гг. большевики не отличались последовательностью, ещё не были готовы выступить против Церкви единым фронтом на всех участках, местами они только нащупывали почву.

С другой стороны, православные прихожане не только заявляли протесты, устраивали массовые акции и создавали братства для защиты святынь, но и старались адаптироваться к меняющейся реальности. К примеру, ими предпринимались попытки переоформить закрываемые домовые храмы в качестве приходских. Некоторые монастыри уже весной 1918 г. превратились в «трудовые религиозно-демократические коммуны», «сельскохозяйственные общины-коммуны» и т.п. С конца 1918 г., когда эту практику одобрили Священный Синод и Высший церковный совет, она стала массовой. Многие священнослужители, оставаясь в церковном клире, устраивались на работу в советские учреждения. Так, архимандрит Арсений (Денисов) возглавил церковно-исторический отдел Комиссии по охране памятников искусства и старины при Московском совете рабочих и солдатских депутатов.

В книге можно обнаружить немногочисленные неточности. В ней утверждается, например, что ряд декретов публикуется впервые (с. 46), тогда как они не вступили бы в силу, не будучи опубликованы. При перечислении подписей братии Чудова монастыря напечатано «<em>указанные</em> послушники» вместо «указные послушники» (с. 304). Но в целом высокий научный уровень и ценность сборника неоспоримы. Его можно не только рекомендовать широкой читательской аудитории, но и приводить в пример как весьма качественную и объёмистую публикацию документов, осуществлённую церковным издательством.