Даже бурные революционные события 1917 г. не смогли помешать российским ученым изучать Латинскую Америку, не прервали исследовательскую традицию, заложенную еще в XIX в. В голодном и холодном Петрограде представители науки планировали заниматься изучением Нового Света, создав Постоянную тропическую комиссию при Академии наук для «всестороннего научного изучения и исследования природы и населения тропических стран земного шара»¹. Группа петроградских ученых, в которую вошли Борис Алексеевич Федченко, Владимир Германович Богораз-Тан, Отто Юльевич Шмидт, Иван Дмитриевич Стрельников, Николай Парфентьевич Танасийчук и др., учредила в 1918 г. Общество изучения Южной Америки, поставившее целью «возбуждение живого интереса к южно-американской природе и жизни». Был подготовлен план экспедиции в Южную Америку. Общество просуществовало до 1922 г., так и не сумев реализовать своих амбициозных планов.

Рождение в 1919 г. Коминтерна с его идеей мировой революции повысило интерес к событиям за пределами Советской России (СССР). Этому способствовало появление международной рабочей прессы: журналов и бюллетеней Коминтерна, Красного интернационала профсоюзов (Профинтерна), Коммунистического интернационала молодежи (КИМ), Международной организации помощи борцам революции (МОПР), Крестьянского интернационала (Крестинтерна), содержание которых полностью посвящалось революционному движению во всех уголках Земли. В первые годы латиноамериканские сюжеты были связаны с публикацией документов (таких как «Американская революция», «Письмо к мексиканским рабочим» и пр.) или являлись чисто информационными. Несмотря на то, что авторами материалов были руководящие работники Коминтерна и Профинтерна, участники их всемирных конгрессов (Луис Фрайна, Том Баркер, Андреу Нин, Михаил Алексеевич Александровский и др.), взгляд этих активистов на латиноамериканские проблемы был далек от реалий. В Москве, в штаб-квартире мировой революции, почти ничего не знали о регионе, отсюда — авантюрный характер миссии Михаила Бородина в Мексике в 1919 г. и авантюра с Панамериканским бюро в 1920—1921 гг.², отсюда же проистекало непонимание сути мексиканской революции.

Мощный импульс развитию советской латиноамериканистики дали празднование 10-летия Октябрьской революции и VI всемирный конгресс III Интернационала, когда, по оценке Генерального секретаря Профинтерна, произошло «второе открытие Америки». Соломон Абрамович Лозовский признал, что в Коминтерне и Профинтерне недостаточно знали о ситуации в рабочем движении континента, об этих «огромных революционных силах, которые, хотя возможно и находятся в примитивном состоянии, но обещают многое и имеют большие перспективы»³.

Основная часть обеих монографий была посвящена новейшему времени. Пестковский использовал и информацию конфиденциального характера, позволявшую внимательному читателю, знакомому с мексиканскими реалиями, понять, кто скрывался за псевдонимом «Андрей Вольский»: так, например, автор подробно рассказал о своей беседе с министром иностранных дел Мексики генералом Кандидо Агиляром о позиции Мексики по отношению к Первой мировой войне. Весьма важны политические оценки, содержавшиеся в книгах бывшего полпреда, считавшего, что в стране имелись две общественно-политические силы: «громадная сила иностранного империализма, имеющая внутри Мексики могущественных союзников в лице помещиков и католического духовенства», и «рабочий класс и крестьянство, представляющие в потенции большую силу, но до сих пор раздробленную и слабо организованную». Основную слабость этой силы Пестковский видел в «отсутствии единого рабоче-крестьянского фронта». Между этими силами, по его мнению, маневрировало мексиканское правительство, «составленное в своем большинстве из промежуточных мелкобуржуазных элементов», неспособное выполнить задачу организации рабочих и крестьянских масс населения для борьбы против иностранного империализма⁴. В «Аграрном вопросе..» он дает еще более жесткую оценку этой третьей силы: «результатом этой революции (1910—1917 гг. — Прим. авторов) является военно-полицейская диктатура мелкобуржуазных промежуточных элементов. Отсутствие крупной национальной буржуазии и слабость пролетариата являются основной предпосылкой этой диктатуры. Диктатура эта держится, постольку, поскольку ее поддерживают крестьянство и рабочие»⁵. Пестковский сформулировал свое видение стратегии и тактики революционного движения Мексики: не переставая «перед лицом единого фронта помещиков и иностранных капиталистов» поддерживать до поры до времени мелкобуржуазное правительство, крестьяне и рабочие Мексики должны неустанно «подготовлять почву для создания подлинного рабоче-крестьянского правительства»⁶.

Авторы предисловия, высшие руководители Крестинтерна Николай Леонидович Мещеряков и Томаш Домбаль, идут еще дальше в определении перспектив революции на континенте: «образование рабоче-крестьянского правительства и союза рабоче-крестьянских республик Латинской Америки — вот те задачи, которые встают во весь рост перед революционным движением этих стран»⁷. Несомненно, это в полной мере отражало тогдашний коминтерновский подход к мексиканским проблемам, далекий от реалий.

В обеих книгах Пестковского приводится информация об истории мексиканского коммунистического движения, которая долгие годы проходила мимо внимания исследователей. Характеризуя деятельность губернатора Юкатана Фелипе Каррильо Пуэрто, он, в частности, отметил, что тот некоторое время являлся членом Мексиканской Коммунистической партии (Partido Comunista Mexicano, PCM) и входил в «Американское бюро» Коминтерна. Он также сообщил, что кроме официальной компартии (секции III Интернационала) в Мексике существовали еще несколько «коммунистических партий», из которых Студенческая Коммунистическая партия (Partido Comunista de los Estudiantes, PCEM) была некоторым образом связана с PCM, прочие же не имели с той ничего общего и представляли собой «рабоче-мелкобуржуазные группировки»⁸. Подобное содержание было характерным для первых работ историков-марксистов, написанных по горячим следам событий, в которых приводились факты, потом долгое время не использовавшиеся советскими историками; в них анализировались интересные документы Коминтерна и Профинтерна. Так, например, Григорий Дашевский (Г.Донский) в монографии «Борьба за Латинскую Америку» рассказал о роли Манабендры Нат Роя в создании компартии Мексики.

Однако очень скоро Пестковский, совершивший подлинный прорыв в латиноамериканистику, столь же стремительно отошел от науки и публицистики. В заявлениях о «бедственном» материальном положении своей семьи, направленных в Общество старых большевиков, он писал: «Раньше я подрабатывал немного литературным трудом, но в последнем году меня так сильно нагрузили политической и партийной работой, что я не в состоянии писать»⁹. И только в аналитических записках и других коминтерновских документах продолжали жить «Д.Бандерас» и «Ортега».

Книги и статьи Пестковского открыли серию публикаций по проблемам Латинской Америки в СССР. Первой аналитической работой советского автора о Латинской Америке в международной коммунистической прессе стала статья в журнале «Коммунистический Интернационал» старого большевика, ответственного работника агитпропотдела и Отдела международной связи (ОМС) ИККИ Бориса Даниловича Михайлова («Вильямса»), в 1926—1927 гг. инспектировавшего деятельность Южноамериканского секретариата на месте ¹⁰.

В 1928—1930 гг. вышли в свет книга Г.Донского (Г.Дашевского) «Борьба за Латинскую Америку», брошюры бывшего генерального секретаря мексиканской компартии Мануэля Диаса Рамиреса «Мексика» и А.Ледо (псевдоним генерального секретаря компартии Бразилии Астрожилду Перейры) «Бразилия» и «Аргентина», Хосе Брунини (псевдоним сотрудника Международного аграрного института (МАИ) Александра Волкова, по окончании Академии Тимирязева стажировавшегося в Южной Америке (1924—1926), «Крестьянство и батрачество в Аргентине», «Крестьянство и батрачество Кубы и Гаити», «Уругвай и Парагвай», реэмигранта из Аргентины, сотрудника МАИ, референта латиноамериканской секции Профинтерна Александра Коробицына «Гватемала».

С.Травин (участник революции 1917 г. и один из руководителей Красной армии во время гражданской войны, кандидат в члены ИККИ Сергей Гусев) сформулировал условия победы национально-освободительного революционного движения в латиноамериканских странах: руководство пролетариата, во главе с компартией, которая увлечет за собою все трудящиеся массы; совместные и одновременные движения в различных республиках под лозунгом «антиимпериалистический союз рабоче-крестьян-ских республик Латинской Америки»; сочетание этих революционных выступлений с революционным движением пролетариата одной или нескольких империалистических стран, угнетающих Латинскую Америку. На этом основании он отрицал возможность освобождения от империалистического гнета путем буржуазно-демократических революций: «Только социалистическая революция может освободить ее и дать крестьянам землю. … стоящие перед национально-освободительным и революционным движением Латинской Америки буржуазно-демократические задачи могут быть разрешены лишь в ходе социалистической революции»¹¹. Гусев считал, что противодействие революционным массам со стороны империализма — врага СССР, приводило их к пониманию непосредственно социалистического характера революции: следовательно, «революционное движение батрацко-крестьянских масс Латинской Америки… под руководством сознательного революционного пролетариата перескакивает через буржуазно-демократическую ступень революции непосредственно к социалистической»¹².

Советский коммунист видел грядущую латиноамериканскую рево-люцию «стихийной массовой революцией социалистического типа». По справедливой оценке российского латиноамериканиста Сергея Ивановича Семенова, взгляды Гусева отражали тенденцию милитаризации политического мышления, распространения военно-командного стиля управления на Коминтерн. Кавалерийский подход Гусева к определению стратегии и тактики компартий, основанный на утопическом восприятии латиноамериканских социально-политических реалий, не вызвал энтузиазма у руководителя Латинского секретариата ИККИ Жюля Эмбера-Дро, предлагавшего иное видение характера революции: швейцарский коммунист расценивал его как крестьянскую и антиимпериалистическую революцию или буржуазно-демократическую революцию с резко выраженным антиимпериалистическим характером, в которой участвуют пролетариат, крестьянство и мелкая буржуазия. «Когда революционное движение приводит к захвату власти, у власти оказываются… либеральная мелкая буржуазия или офицерство — генералы, отстаивающие интересы и выражающие идеологию мелкой буржуазии». Этой гегемонией Эмбер-Дро объяснял значительную роль офицеров в революционном движении, считая, что всякое массовое движение пролетариата и крестьянства находит отражение в армии, принимающей активное участие в революционном выступлении: «Когда же движение торжествует, у власти оказываются они. Массы, приходящие в движение, не создают своих органов власти»¹³.

Эмбер-Дро делал вывод о том, что «всякая война за освобождение колониальных и полуколониальных народов от империализма есть часть великой мировой пролетарской революции; всякая борьба угнетенных национальных меньшинств против империалистических мирных договоров есть тоже часть великой пролетарской революции. Но это еще не значит, что сами по себе эти движения суть движения пролетарские и социалистические»¹⁴.

В ходе обсуждения «мексиканского» вопроса» другой коминтерновский эксперт по латиноамериканским проблемам швейцарец Эдгар Воог (Штирнер) вступил в полемику с аргентинцем Викторио Кодовильей и болгарином Стояном Миневым (Шаварошем)¹⁵, критиковавшими руководство PCM за отсутствие «необходимых перспектив». Воог утверждал, что партия не рассматривала мексиканскую революцию как социалистическую, ясно представляя себе, что к власти в стране пришла молодая национальная буржуазия, способная во имя борьбы с господством империализма опираться на трудящиеся массы и идти на некоторое улучшение их положения, но склонная к колебаниям и достижению компромисса с реакцией и империализмом. Отрицая теорию «географического фатализма», Воог настаивал на возможности осуществления революции в Мексике, не ожидая свержения капитализма в США, так как мексиканский пролетариат, создав в стране «подлинное рабоче-крестьянского правительство», может рассчитывать на «восторженную и действенную поддержку» антиимпериалистического движения латиноамериканских народов и американского рабочего класса¹⁶.

Коминтерновский эксперт жестко и трезво оценил состояние революционного движения страны: «Мексика долгое время принадлежала к той категории стран, где много говорится о революции, но где коммунистические партийные организации приходится рассматривать в лупу»¹⁷ Непосредственной задачей PCM он считал устранение всего того, что отделяет партию от масс, предлагая рабочим не разговоры о коммунизме, которых много велось в прошлом, а реальную заботу об их непосредственных интересах, не ведение дискуссий о мировой революции, а реальное проникновение в события, происходящие в Мексике. Только это могло помочь созданию в стране массовой компартии, но она могла быть в условиях Мексики партией наемных рабочих и безземельных беднейших крестьян.

Сам Скалов являлся личностью неординарной с многообразным и противоречивым опытом и идеально подходил для решения коминтерновских задач. Двадцатилетний поручик «по обе стороны баррикады» участвовал в Великой русской революции сначала как активный сторонник Временного правительства, а с 1919 г. как целеустремленный борец за утверждение Советской власти в Туркестане¹⁸. В 1922 г. решением ЦК РКП/б/ Скалов был назначен ректором Института востоковедения. Вскоре востоковед-практик был направлен в Китай, где возглавил Кайфынскую группу военных советников, работал инструктором Кантонского комитета компартии Китая, советником Кантонского правительства, заменял главного политического советника М.Бородина во время его поездки в Москву.

Некоторые исследователи до сей поры демонизируют Скалова, упрекая в некритическом переносе китайского опыта в теорию и практику латиноамериканского коммунистического движения, считая, что даже псевдоним «Синани» он выбрал под неизгладимым впечатлением китайской эпопеи и всячески стремился «китаизировать» Латинскую Америку, «навязывая всем свою личную, навязанную китайским опытом точку зрения, ошибочно относя страны Южной и Центральной Америки к колониальному и полуколониальному миру, а Бразилию прямо отождествляя с Китаем»¹⁹. Эту линию, названную бывшим активистом коммунистического движения Эудосио Равинесом «янаньским путем», абсолютно некритично приписывали Скалову и некоторые лидеры компартий, например, кубинец Блас Рока. Они совершенно забыли, что документы Коминтерна причислили латиноамериканские страны к полуколониальным задолго до прихода Синани в ИККИ. Во-вторых, наивно предполагать, что функционер, даже не входивший в высшую иерархию ИККИ, мог формировать свою линию, отличавшуюся от «генеральной». В-третьих, разве о выборе коминтерновского руководства не говорит то, что после ареста Скалова во главе латиноамериканского направления оказался Владимир Николаевич Кучумов, опыт работы которого в международной коммунистической партии был связан с Дальним Востоком, а затем и вовсе китаец Ван Мин?

Ну и, наконец, важный вопрос: как Скалов оказался на работе в Коминтерне, и был ли он креатурой Сталина? После чанкайшистского переворота и вывода советских советников компартия и родившаяся в 1927 г. китайская Красная армия действовали без прямого руководства со стороны III Интернационала. Это положение не удовлетворяло Москву, и начальнику IV Управления Яну Карловичу Берзину, а также заведующему Орготделом ИККИ Борису Афанасьевичу Васильеву было поручено «выдвинуть кандидатуру военного инструктора при ЦК КП Китая»²⁰. Выбор пал на Скалова, в сфере обязанностей которого в военной разведке находилось положение в Китае. Его эрудиция, опыт, интерес к Китаю, если не сказать страсть, подтолкнули большевистское руководство к тому, чтобы на роль полномочного представителя Коминтерна выбрать именно его.

Сам Скалов явно видел себя главой большой группы советников, в роли нового Бородина или Блюхера, и это не могло не тешить его самолюбие. Вопрос о направлении в Китай советника Коминтерна обсуждался на высочайшем партийном уровне. 22 июля 1930 г. Секретариат ЦК ВКП (б) постановил откомандировать Г.Б.Скалова в распоряжение ИККИ²¹, но неожиданно этот вердикт был пересмотрен, как это часто бывало в те времена, а вместо Скалова было решено направить Гайлиса и Малышева. Скалов решился поставить под сомнение решение партийного руководства, настаивая на том, что именно он может серьезно влиять на Политбюро ЦК компартии Китая²². Но изменить уже ничего было нельзя, и вернуться в Китай ему было не суждено.

Подготовка кадров и латиноамериканские исследования планировались и координировались в одном центре — ИККИ. Важной концептуальной новацией, которая стала фундаментом создававшейся школы исследований, стало инициированное Синани изменение названия возглавляемой им структуры. Признав термин «Латинская Америка» «политически неправильным», он предложил переименовать его в Секретариат «Южной и Караибской Америки», считая, что нельзя «исходить в названии континента из языковой принадлежности великодержавных господствующих наций, угнетающих большую индейско-негритянскую часть населения»²³. Синани возглавил кабинеты Южной и Караибской Америки (ЮКА) Института мирового хозяйства и мировой политики (ИМХиМП) и колониального сектора Коммунистической Академии, кафедру ЮКА Института востоковедения им. Н.Нари-манова, преподавал в МЛШ, Университете трудящихся Китая им. Сунь Ятсена (КУТК). Было создано южно-американское отделение в ленинградском Восточном институте имени А.С.Енукидзе. Это было характерно для того времени — ведь подготовка кадров для латиноамериканских компартий велась не только в МЛШ, но и в КУТВ. Готовились латиноамериканисты и в Институте красной профессуры (ИКП).

В апреле 1932 г. Синани просит в «порядке подготовки кадров для Латинской Америки» допустить к практике в секретариате, «по некоторым вопросам Аргентины», слушателя ИКП Павла Федоровича Филеева, члена ВКП /б/ с 1919 г. В это время к работе в Секретариате уже привлекались слушатель ИКП Владимир Мирошевский, быстро знакомившийся «с положением и конкретными условиями Южной и Караибской Америки», и де-факто рассматривавшийся как штатный сотрудник Секретариата, аспирант КУТВа и научный сотрудник кабинета ЮКА Комакадемии, преподаватель МЛШ Виталий Борисович Сагалатов, знавший испанский язык, которому в 1933 г. было поручено изучение истории КП Бразилии, и слушатель ИКП Зильберт (реэмигрант из Аргентины). Секретариат планировал пригласить на практику сотрудников южноамериканского сектора Института Востоковедения, однако, не мог определиться, кого именно, поскольку этот сектор был недавно организован²⁴, но вскоре просит перевести «одного из лучших студентов» 3 курса Савина в ИКП²⁵. Преподавателя теории советского хозяйства в Баку Г.Дашевского, специалиста по экономике Латинской Америки, Скалов предлагает вызвать для работы в кабинете Южной и Центральной Америки ИМиХП²⁶. Савина он знал лично как заведующий кафедрой и кабинетом, да и публикации Дашевского по латиноамериканской тематике не проходили мимо его внимания.

Характерным для работы секретариата стало широкое привлечение к изучению и обсуждению проблем революционного движения Латинской Америки студентов МЛШ и КУТВ и экспертов из братских организаций. В сфере внимания Синани находились практически все начинающие латиноамериканисты, исследования которых он старался всячески поддержать, например, просит Малую Комиссию ИККИ разрешить ознакомится с архивными материалами ИККИ работающим над вопросами Латинской Америки беспартийным сотрудникам МАИ Когану, Карповскому и Волкову²⁷.

Отличительной чертой зарождавшейся латиноамериканистики был полемический характер обсуждения принципиально важных позиций. Пожалуй, одной из самых удивительных в истории науки была организованная кабинетом ЮКА ИМХиМП дискуссия о «престизме». Открывая ее, В.Мирошевский представил докладчика как человека, «лучше, чем кто-либо другой знавшего «сложные перипетии того извилистого пути, по которому шел Престес. Но вместе с тем между тов. Фернандесом и гражданином Престесом глубокая пропасть. Престес был мелкобуржуазным политическим деятелем… Тов. Фернандес стремится занять место в боевых рядах коммунистического авангарда… Поэтому, если бы какая-нибудь чудесная «машина времени» перенесла Престеса из 1922—1925 гг. в наши дни, в наши ряды, на наше собрание, то, вероятно, ему показалось бы чуждым и непонятным многое из того, о чем сегодня будет докладывать тов. Фернандес»²⁸. И действительно: кто мог знать «рыцаря надежды» лучше, чем он сам, без всякой машины времени перенесенный в Москву 1934 г. волей Коминтерна. Присутствовавшие в зале были осведомлены, что Престес и Педро Фернандес — одно лицо. Впоследствии, учитывая парадоксальность ситуации, при которой «течение бразильской мелкой буржуазии» носило имя вождя компартии, советские ученые переименовали его из «престизма» в «тенентизм».

Духом противоречий была пронизана и III конференция компартий Южной и Карибской Америки (1934 г.), в подготовке и проведении которой участвовало большинство латиноамериканистов — и работавших в Коминтерне, и выполнявших его задания. Это был мучительный поиск пути от формулы VI конгресса «Класс против класса» к концепции «Народного фронта». Синани прямо заявил: «…не все из того, что я скажу, является таким, за что я был бы уже готов драться до конца. Это мысли вслух. Нужно обменяться мнениями. Но это не пустая импровизация, а те положения, которые занимают меня на сегодняшний день»²⁹. Но, в порядке обсуждения, он предложил делегатам идею о необходимости продолжить «эту тактику единого фронта, толкуя ее как соглашательство с мелкобуржуазными и буржуазными партиями» (выделено нами. — В.Х., Л.Х.) … и не только может, но и неизбежно будет» и призывает к борьбе против «сектаризма, который мешает нам слиться с массами»»³⁰. Слова «Народный Фронт» еще не звучат, но дух «исторического поворота» VII конгресса очевиден.

Важным промежуточным результатом латиноамериканских исследований в кабинетах Коминтерна стала публикация сборника «Проблемы Южной и Караибской Америки» (вторым изданием вышедшего под названием «Проблемы революции в Южной и Караибской Америке»). Объясняя причины его подготовки, Синани отметил «совершенно недостаточное внимание» к вопросам Южной и Караибской Америки в советской марксистской литературе, отсутствие монографий «ни по вопросам их экономики, и роли в качестве объектов межимпериалистического соперничества, ни по вопросам их социально-экономической структуры и развития революционного движения»³¹.

На страницах сборника Синани впервые публично, не в «совершенно секретных» коминтерновских документах, обнародовал идею о применении китайского опыта: «… громадность территории южноамериканского материка, внутренних путей сообщения, обширность трудно доступных горных и лесных районов, экономическая и политическая разобщенность различных районов и штатов отдельных стран (например, Бразилия, Перу, Колумбия), несовпадение районов национально-революционных движений угнетенных индейских народностей и племен с существующими государственными границами — все создает объективные возможности победы и закрепления советской революции первоначально в отдельных районах для создания отдельных революционных очагов». Синани призывал не ждать пролетарской революции в США или «общей» южноамериканской революции, а, опираясь на опыт Никарагуа, указывал на «необходимость всемерного развертывания революции в более глубоких районах материка, необходимость подготовки к длительной и упорной вооруженной борьбе революции»³². Таким образом, соединив китайский и никарагуанский опыт, Синани стал идейным предтечей теории герильи Че Гевары и Режи Дебре.

Из документов Коминтерна и партий в литературу были перенесены сектантские оценки видных деятелей коммунистического движения («рекабарренизм», «пенелонизм», «престизм», «мариатегизм»). Наиболее ярко это проявилось в результатах работы комиссии по подготовке материалов ЮКА к VII конгрессу Коминтерна, среди членов которой были Марков, Сагалатов, Тульчинская, Якобсон, Хаскин, Карповский³³. Но из ее первоначального состава выпали Скалов и Мирошевский. По только что родившейся школе советской латиноамериканистики серьезный удар нанесли репрессии против сотрудников аппарата Коминтерна, начавшиеся с осуждения по «кремлевскому делу» (1935 г.) Г.Б.Скалова-Синани как «руководителя белогвардейской офицерской террористической организации». В 1937 г. по делу «польской организации войсковой» осужден С.Пестковский (расстрелян или умер в лагере в 1943 г.). В том же году к высшей мере наказания был приговорен В.Б.Сагалатов (за «участие в украинской националистической и контрреволюционной организации») и к 15 годам — П.П.Филеев. В 1938 г. был расстрелян сменивший Синани в Коминтерне В.Н.Кучумов. В 1935 г. после признания «Мирового аграрного кризиса» книгой, полной грубых политических ошибок, представляющих «систему троцкистско-зиновьевских взглядов», исключен из ВКП (б) и отстранен от работы доцент МЛШ и заведующий научно-исследовательским сектором МАИ Иосиф Георгиевич Марков. По обвинению в троцкизме арестован Юлий Розовский (1936 г.).

После этого еще вышло несколько работ «на злобу дня»³⁴, но исчезла школа, причем исчезла физически. Каким-то чудом уцелевший в мясорубке репрессий, исключенный из партии и изгнанный из Коминтерна (декабрь 1935 г.) «за связь» с Г.Б.Скаловым Мирошевский, работая в сфере, далекой от латиноамериканистики (в Литературном музее, Наркомтяжмаше, общеобразовательной школе, институте усовершенствования учителей), защитил кандидатскую диссертацию, написал несколько глав учебника «Новая история колониальных и зависимых стран» (1940 г.). Статья Мирошевского «Народничество» в Перу. К вопросу о роли Х.К.Мариатеги в истории латиноамериканской общественной мысли» была опубликована в «Историке-марксисте» (1941 г.) и кубинском журнале «Dialéctica» (1942 г.). Ушедший добровольцем на фронт батальонный комиссар, ответственный редактор дивизионной газеты «Боевое знамя» Мирошевский погиб в 1942 г. Умер от ран майор Г.М.Дашевский (1944 г.). Еще в 1936 г. ушел из жизни Г.М.Якобсон.

Но связь времен не прервалась. Работа первых латиноамериканистов в значительной мере послужила основой для послевоенных исследований советских латиноамериканистов. Символом преемственности стало посмертное издание монографии Мирошевского³⁵. У истоков возрождения латиноамериканистики после Великой Отечественной войны стояли птенцы коминтерновской школы — работавшая референтом латиноамериканской секции Профинтерна вдова В.М.Мирошевского Аделаида Михайловна Зорина и выпускница ИКП, работавшая в МЛШ, ИМХиМП, МАИ Мария Владиславовна Данилевич.